Конец старых времен - [12]

В иных случаях, допуская подобного же рода проступки, я отвечал крикунам криком, забиякам ударами, опытным правоведам — по собственному разумению в области права, хотя, видит бог, я вовсе не юрист, не бранчлив и не мастер в рукопашной.

И вот я опасался, что и хозяин мой, как говорится, не удержится в седле. Но пока что аристократические манеры были ему к лицу. Подумав немного, он разделил общество в соответствии со строгими охотничьими правилами: солидные господа остались в центре, молодежь расположилась на флангах. Мне было любопытно, куда он поместит Михаэлу и как распорядится лошадьми, ибо все уже спешились. Но как раз в этом месте пути наши разошлись. Карета наша свернула на боковую просеку, и вскоре деревья скрыли охотников от моих глаз. Я еще услышал смех Михаэлы, еще долетали до моего слуха шум и конское ржание, но спустя немного времени уже одни лишь вороны нарушали тишину.

Рассказывать ли шаг за шагом о том, что с нами происходило? А ничего особенного. Лошади еле перебирали ногами. Дорога круто поднималась в гору, кучер шел возле лошадей, я клевал носом. Дождь барабанил по крыше кареты, и капли стекали по моему плащу. Это было нудно и бессмысленно. Боюсь, мы походили на компанию дураков. Взбираться на такую высоту с грузом яств! Насколько разумнее было бы пообедать там, внизу, дома, в просторной зале, под веселое потрескивание огня…

Я обменялся несколькими словами с кучером, но он человек грубый, и я завел беседу с Марцелом.

Мы рассчитывали добраться до охотничьего домика на вершине холма Ветрник часа в два, а все общество должно было собраться там перед самыми сумерками. Итак, времени у нас было предостаточно. Но лукавый не дремлет! В нескольких шагах от цели мы сломали колесо. Карета чуть не перевернулась, и я едва не пострадал. Все разразились бранью, в то время как обод катился вниз, подскакивая и не разбирая дороги. Спицы сломанного колеса вонзились в землю, оглобля поднялась к небу, пристяжной стоял, расставив ноги, а кобыла, красиво изогнув шею, глядела на нас.

При таких обстоятельствах говорят: «Я так и думал, еще когда мы выезжали», «Помните, я вам говорил! Только дурак мог ожидать чего-либо другого», «Куда такой старой развалине по эдакой дороге», «Запрягают в дырявое корыто, да еще под груз! Неужели, дьявол побери, не было там легкой брички?»

Мне надоело слушать все это, и я отошел. Пока мы ехали, Марцел очень складно отвечал на мои вопросы, и я хотел было продолжить беседу с ним, но кучер задал ему работу: сложить на траву весь груз. Пришлось мне шагать на вершину холма одному.

К счастью, дождь перестал. Дорога поднималась лесом. На темени холма, на который мы взбирались, есть прогалина, разделенная на две части аллеей лиственниц. Но с севера к аллее подходит ельник в рост человека, и аллея теряется в нем. Несколько дальше дорога, бегущая вдоль лиственниц, делает два крутых поворота. Охотничий домик стоит на опушке, так что тот, кто идет с севера и не знает местности, не подозревает о его существовании даже в двух шагах.

Я упоминаю об этом потому, что именно там произошло событие, важное для моего повествования.

Я подошел к охотничьему домику с противоположной стороны, то есть с юга. Ключ был у меня в кармане. Еще на пороге я зажал нос — в домике пахло тухлятиной, и очаг зиял темнотой. Я прошел через кухню, через гостиную, увешанную рогами, и осмотрел все прочие помещения. Приоткрыл окна, браня лесников за лень. Вода в стакане на столе издавала зловоние. Это испортило мне настроение, и я отправился побродить по лесу.

Я двинулся к северу по извилистой дороге. Издали доносились звуки лесного рога. Мне казалось, что он производит слишком много шуму. И прислушивался я к нему лишь одним ухом, как вдруг к звукам рога присоединился новый звук: я различил свист хлыста и удары, что живо напомнило мне прежнего хозяина. Скрытый ельником, я приблизился к повороту.

Мой бог, я скорее предположил бы увидеть черта, чем этих двух людей!

Спиной ко мне стоял мужчина в охотничьей куртке. Стоял он, расставив ноги, и взмахивал нагайкой. Я тотчас понял, что это — важная птица. Был он тощ и долговяз, как щетка на длинной палке. На шляпе перо, на бедре сумка, на руках перчатки оленьей кожи и, разумеется, штаны, какие надевают для прогулки верхом. От этого человека веяло таким аристократизмом, что мороз подирал по спине. А перед ним, на коленях, стоял другой человек. И провалиться мне, если я хоть на миг усомнился, что он — русский! Лицо его заросло бородой, а волосы спускались до плеч. Я видел, что он бунтует, и с первого взгляда угадал в нем непокорного слугу. Он скинул шинель, бросил мешок и стал колотить по земле кулаками и ногами. Говорил он в самом деле по-русски; я плохо понимаю этот язык, да еще мешали слушать раскаты лесного рога. Что ж такого, думаю, господин имеет право наказывать лакея, если тот не желает идти и упрямится. Я решил поглядеть этим людям в лицо, и если я ошибся, если это не слуга с господином, если здесь творится насилие, или эти двое затеяли драку — то я покашляю и громко свистну сквозь пальцы. Я придвинулся ближе и навострил слух.