Конец рабства - [21]

Капитан Уолей только пошевельнул ногой. Масси посмотрел на него искоса, и в глазах его вспыхнула глухая вражда.

— Но не забудьте, что есть и другие поводы к увольнению. Постоянная небрежность, равносильная неопытности… грубое и упорное пренебрежение своим долгом.

Я не такой уж дурак, каким вы хотите меня выставить.

Последнее время вы были небрежны, во всем полагались на этого серанга. Я ведь слышал, как вы приказывали этому старому дураку малайцу определять для вас местоположение, словно вы такая важная особа, что сами не можете это сделать, А как вы провели только что судно, задев килем мель? Вы думаете, что я с этим примирюсь?

Облокотившись о трап мостика, старший помощник Стерн прислушивался и подмигивал второму механику, который на минутку поднялся на палубу и стоял вдали, возле трапа машинного отделения. Вытирая руки тряпкой, он равнодушно глядел по сторонам на берега реки, скользившие за кормой «Софалы».

Масси повернулся лицом к креслу. Хныканье его снова стало угрожающим.

— Берегитесь! Я еще могу вас уволить и в течение года держать у себя ваши деньги. Я могу…

Но при виде этого молчаливого, неподвижного человека, чьи деньги в последнюю минуту спасли его от разорения, слова застряли у него в горле.

— Не то чтобы я хотел с вами распрощаться… — помолчав, заговорил он вкрадчиво. — Капитан Уолей, я ничего лучшего не желаю, как жить с вами в дружбе и возобновить договор, если вы согласитесь внести еще сотни две на покупку новых котлов. Я об этом уже говорил.

Новые котлы нужны, — вам это известно так же, как и мне.

Вы обдумали мое предложение?

Он ждал. Тонкий мундштук трубки с массивной чашечкой на конце торчал между его толстыми губами. Трубка потухла. Вдруг он выхватил ее изо рта и заломил руки.

— Вы мне не верите?

Он сунул трубку в карман своей лоснящейся черной куртки.

— Иметь дело с вами не легче, чем с чертом! — сказал он. — Почему вы не отвечаете? Сначала вы себя держали так важно и высокомерно, что я едва осмеливался ползком пробираться по своей собственной палубе.

Теперь я не могу ни слова из вас вытянуть. Вы как будто меня не замечаете. Что это значит? Честное слово, вы меня пугаете, прикидываясь глухонемым. Какие мысли бродят у вас в голове? Что вы против меня замышляете?

И с таким упорством, что слова выговорить не можете?

Никогда вы не заставите меня поверить, будто вы — вы! — не знаете, где достать две сотни!.. Из-за вас я готов проклясть тот день, когда родился…

— Мистер Масси! — сказал вдруг капитан Уолей, по-прежнему не шевелясь. Механик сильно вздрогнул. — Если это так, я могу только просить у вас прощения.

— Право руля! — пробормотал серанг, обращаясь к рулевому; и «Софала» начала поворачиваться, вступая во второе колено реки между двумя изгибами.

— Уф! — Масси содрогнулся. — От ваших слов у меня кровь стынет в жилах. Что вас побудило ко мне прийти?

Что побудило неожиданно явиться в тот вечер на борт и искушать меня громкими словами и деньгами? Я всегда недоумевал, каковы были ваши мотивы. Вы прицепились ко мне, чтобы ничего не делать и пить мою кровь, вот что я вам скажу. Верно? Я вас считаю величайшим скрягой, или же…

— Нет. Я только беден, — твердо сказал капитан Уолей.

— Так держать! — прошептал серанг.

Масси отвернулся, подбородком касаясь плеча.

— Я этому не верю, — сказал он своим, не допускающим возражений, тоном. Капитан Уолей не шелохнулся. — Вы тут восседаете, словно стервятник, набивший себе зоб… точь-в-точь, как стервятник.

Он окинул реку и берега рассеянным взглядом и медленно ушел с мостика.

IX

Повернувшись к трапу, Масси увидел внизу голову старшего помощника Стерна с его рыжими усами, мигающими глазами и хитрой, таинственной улыбкой.

До поступления на «Софалу» Стерн служил младшим помощником в одной из крупных пароходных компаний.

По его словам, он отказался от места «из соображений принципиальных». Повышения в должности приходилось ждать слишком долго, жаловался он, и вот он решил, что пора ему сделать попытку продвинуться. Служащие Компании, казалось, никогда не бросали службы и никогда не умирали; все они цеплялись за свои места до тех пор, пока не покрывались плесенью. Ему надоело ждать, и он опасался, что лучшие из служащих не будут оценены по заслугам в том случае, если освободится вакансия.

Кроме того, капитан, под командой которого он служил, — капитан Провост, — был странным человеком и за что-то его невзлюбил. Должно быть, за то, что Стерн исполнял не только свои служебные обязанности. Если помощник делал промах, он готов был выслушать порицание; но он надеялся, что с ним будут обращаться, как с человеком, а не третировать его неизменно так, словно он был собакой. Он напрямик попросил капитана Провоста сказать, в чем его вина, а капитан Провост в высшей степени презрительно ответил, что он — образцовый помощник, а если ему не нравится, как с ним обращаются, то вот сходни — он может хоть сейчас сойти на берег. Конечно, всем известно, что за человек этот капитан Провост. Не было смысла подавать жалобу в правление. Капитан Провост пользовался слишком большим влиянием. Тем не менее они вынуждены были дать ему хорошую рекомендацию. Он брал на себя смелость утверждать, что на него никакого обвинения возвести нельзя. Услыхав случайно, что помощник на «Софале», пораженный солнечным ударом, отправлен в госпиталь, он решил попытать, не примут ли его на это место.