Конец Осиного гнезда - [62]

В это время распахнулась дверь, и на пороге появился Гюберт. На нем был охотничий, ладно сшитый костюм и мягкие меховые сапоги.

Он пнул носком сапога Фому Филимоновича пониже спины. Тот вскочил, и Гюберт прошел в комнату.

В глазах старика, как мне почудилось, мелькнул недобрый огонек. Я по себе знал, что самая сильная обида это та, на которую нельзя ответить, и отлично понимал Фому Филимоновича.Бросив несколько поленьев дров в печь,он собрался уже выйти, как Гюберт спросил, подозрительно разглядывая примитивный чертеж на полу:

— Чем занимаетесь?

Вопрос мог быть обращен и ко мне и к Кольчугину. Я решил ответить за обоих и сказал:

— Спорим насчет охоты.

Гюберт сел на стул и, уставившись на Фому Филимоновича холодными глазами, спросил:

— А ты понимаешь что-нибудь в охоте?

— А почему я не должен понимать? Чай, годков тридцать брожу по лесу. Собаку на этом деле съел.

— Собаку…- усмехнулся Гюберт, что с ним бывало редко. (И я решил, что он вернулся из лесу в хорошем настроении.)- А ходишь на охоту?

Фома Филимонович поскреб затылок:

— Это дело сложное. Надо коменданту города в ножки кланяться, а я не хочу -стар уж, да и характер не таков.И опять-таки с ружьишком дело дрянь…Совсем дрянь!

— Плохое?

— Никакого нет.

— Выходит, что дрянь не с ружьишком, а без него?- заметил я.

— Так оно и выходит,- согласился Фома Филимонович, порываясь покинуть комнату.

Но Гюберт его остановил:

— Погоди!… Ты и в самом деле охотник?- спросил он.

— А зачем мне брехать при седой голове,- ответил старик.-Я,можно сказать, потомственный охотник. Прадед мой, дед и батька- все были отчаянные медвежатники да и дичинкой не гнушались. Особенно боровой. Мне довелось еще промышлять в лесу с батьковским самопалом. Старинная такая штуковина! Как вдаришь из нее, так и оглохнешь сразу.

В глазах Гюберта я заметил искорки заинтересованности. Лицо заметно оживилось.Я еще не видел его таким и вспомнил слова Доктора: «Гауптман Гюберт — какой-то маньяк».

Гюберт, не сводя глаз с Кольчугина, спросил:

— Почему же ты до сих пор молчал?

— А зачем лезть на глаза?- смело ответил Фома Филимонович.- Да и опять-таки, проводник у вас есть, господин начальник.

— Это кто же? — подняв брови, осведомился Гюберт.

— А господин Похитун…

Гюберт опять усмехнулся и проговорил:

— Какой из него проводник?Он понимает в охоте так же,как ты в астрономии.

— Вот, вот!.- подхватил Фома Филимонович.- И я то ж говорю… С его мордой пристало только кассы взламывать. Кабы такой егерь в доброе старое время моему хозяину попался, он бы за него и щенка последнего не дал. Ей-богу!

Я опасался,что прямота в высказываниях Кольчугина не понравится гауптману, но этого не произошло.

— Твой хозяин, видно, требовательный был человек?

— Он был человек правильный, серьезный и охотник отменный! Царство ему небесное.- И старик перекрестился, заведя под лоб хитрые глазки.

— Это хорошо,- одобрил Гюберт.- А как звали твоего хозяина?

— Карлом Карловичем Эденбергом… Первостатейный был хозяин.

— Эденбергом?!- воскликнул в удивлении Гюберт.

— Да,- подтвердил Фома Филимонович.

— Так ты у Эденберга служил?

— Без малого семнадцать годков.И не служил, а работал,-поправил дед.- Сам и в могилу положил старика в шестнадцатом году.Золото, а не человек! Такого днем с огнем теперь не сыщешь: требовательный, и добрый, и горячий. Для всякого человека у него хорошее слово припасено. На семь годков старше меня был и рано ушел. Такому жить бы да жить…

Во мне зрело твердое убеждение, что Фома Филимонович врет самым отчаянным образом. Я был поражен его смелостью и находчивостью и, признаться, немного струхнул за деда.Струхнул потому, что у меня складывалось впечатление, что по странному совпадению Гюберт знал этого Эденберга.Я побаивался,что старик запутается. Действительно, в здешних местах до революции существовал такой помещик. Об этом мне Фома Филимонович как-то рассказывал. Это было связано с Наклейкиным, отец которого служил управляющим имения у этого помещика. Но Фома Филимонович не работал у помещика,работал его двоюродный брат, по фамилии тоже Кольчугин. И по рассказу Фомы, не таким уж милым человеком был этот Эденберг, каким расписывал он его сейчас…

А Фома Филимонович продолжал говорить, не моргнув глазом и нисколько не смущаясь. И чем дальше он говорил, тем естественнее и правдоподобнее звучал его рассказ. Я сам готов был верить ему. Старик делал вид, что воскрешает в памяти сохранившиеся детали, и, пользуясь тем, что Гюберт слушает его со вниманием, продолжал плести.

— А какой охотник был покойный Карл Карлович!- проникновенно говорил он.- Куда там!А без меня в лес- ни шагу!Точно… Звал меня Хомкой.Ружья его всегда у меня в избе висели. Я за ними и присматривал. Никому более не доверял…

Он умолк и неожиданно обратился к Гюберту, попросив у него разрешения закурить.

Гюберт,к моему удивлению, разрешил.Фома Филимонович достал кисет, свернул цигарку и задымил.

— Так-так… — задумчиво промолвил Гюберт.- Значит, ты знал Эденберга…- И, повернувшись ко мне, продолжал: — Представляете себе?

Я кивнул.

— Самого старика Эденберга я, правда, почти не знал,- сказал он.- Видел лишь один раз, даже плохо представляю, как он выглядел, а вот с сыном его мы вместе учились.