Конец ордынского ига - [23]

таким кровопролитным было это великое сражение. Однако ордынцев погибло еще больше, особенно во время бегства. Летописцы утверждали даже, что «поганых вчетверо избили». Огромные потери Мамая вполне объяснимы. В «прямом» рукопашное бою ордынцы, имевшие слабое защитное вооружение должны были потерять много воинов. После разгрома на Куликовом поле Мамай так и не сумел собрать нового войска. Вскоре он погиб в междоусобной борьбе со своими соперниками.

Победа на поле Куликовом сразу изменила стратегическую обстановку. Великий литовский князь Ягайло поспешно отступил. По словам летописца, «Ягайло Ольгердович и вся сила его услышали, что у великого князя с Мамаем бой был и князь великий одолел, а Мамай, будучи побежден, побежал, тогда Литва с Ягайло побежали назад с большою быстротою, не будучи никем гонимы». Князь Олег Рязанский поспешно «отъехал» в литовскому рубежу, спасаясь от возможного гнева Дмитрия Ивановича. Победа была полной. Погибших русских воинов похоронили на Куликовом поле, на том месте, где ныне находится село Монастырщина. Из вековых дубов Зеленой Дубравы «срубили» храм в память павшим героям. 21 сентября русское войско вернулось в Коломну, к месту первоначального сбора полков, а 1 октября великий князь Дмитрий Иванович и его соратники торжественно въехали в Москву. Война была закончена.

Куликовская битва явилась триумфом великого князя Дмитрия Ивановича, которого народ в память победы на Дону стал называть Донским. Дмитрий Донской не только разработал блестящий стратегический план войны с Мамаем и сумел последовательно провести его в жизнь, но и показал во время «Мамаева побоища» большое личное мужество и самопожертвование. Как простой ратник, он сражался с мечом в руках на самых опасных местах, сначала в «сторожевом полку», затем в само» центре русского строя. По словам летописца, Дмитрий Донской «бился... став на первом сступе, и много ударяли по голове его, и по плечам его», однако крепкие доспехи спасли жизнь великого князя. «Все доспехи его избить и пробиты, но на теле его не было ни одной раны. А бился он... лицом к лицу, став впереди в первой схватке, справа и слева от него дружину его били, самого его обступили вокруг, как обильная вода по обе стороны, много ударов ударялось по голове его и по плечам и по животу, но от всех ударов бог защитил его в день битвы, и таким образом среди многих воинов он сохранен был невредимым».

Сохранили летописи и рассказы очевидцев об участии Дмитрия в битве. Одни видели, как он «шел пешим с побоища, тяжко раненый». И на него наезжали три всадника-ордынца, другие дополняли, что Дмитрия Донского «с коня сбили», но «он же сел на другого коня». Князь Владимир Андреевич после битвы стал расспрашивать очевидцев. «И сказал ему первый самовидец, Юрка-сапожник: «Я видел его, государя, на третьем часу, сражался он железной палицей». Второй самовидец, Васюк Сухоборец, сказал: «Я видел его в четвертом часу, бился он крепко». Третий сказал Сенька Быков: «Я его видел в пятом часу, бился он крепко». Четвертый же сказал Гридя Хрулец: «Я его видел в шестом часу, бился он крепко...» Некто же именем Степан Новосельцев, тот сказал: «Я видел его в седьмом часу, крепко сражавшимся перед самым твоим выездом из дубравы, шел он пеший с побоища, тяжко раненый»».

Не случайно в грозную осень 1941 г. имя Дмитрия Донского было названо среди имен величайших русских полководцев, подвиги которых вдохновляли советских воинов на священную войну с фашизмом: Александра Невского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Память о Дмитрии Донском навечно сохранится в народе.

Глава 5. Русь становится Россией

Славная победа на Куликовом поле нанесла Золотой Орде тяжелейший удар. Однако свергнуть ордынское иго в 1380 г. не удалось. Новый правитель орды Тохтамыш в 1382 г. неожиданно напал на Русь и сжег Москву. Великому князю Дмитрию Донскому пришлось возобновить выплату ордынской «дани». Ордынский хан по-прежнему считался верховным правителем Руси, но власть его над русскими землями значительно ослабла. Куликовская битва окончательно похоронила веру в «непобедимость» завоевателей. Зависимость от Золотой Орды русские люди теперь рассматривали как временную и готовились к окончательному освобождению родной земли от иноземного ига.

Новые настроения отразились в духовных грамотах русских князей, составители которых стали предусматривать возможность освобождения от ордынской зависимости, когда «переменит бог Орду». Так, в духовной грамоте великого князя Дмитрия Донского было записано: «А переменит бог Орду, дети мои не будут давать выхода в Орду, и который сын мой возьмет дань на своем уделе, то тому и есть». Такой же формулировкой стали пользоваться и удельные князья[64].

О том, насколько упал престиж хана в начале XV в., свидетельствует ярлык ордынского правителя Едигея сыну Дмитрия Донского великому князю Василию I. Едигей жаловался на невнимание к ханским послам, на нежелание Руси платить дань и даже не требовал, а буквально умолял собрать «старые оброки». Вот текст этого любопытного документа, очень хорошо иллюстрирующий изменение характера русско-ордынских отношений: «От! Едигея поклон Василью, да и много поклонов. Как те« поклоны придут к тебе, царев ярлык: слышанье учинилось таковое, что неправо у тебя чинят в городах, послы; царевы и купцы из Орды к вам приезжают, а вы послов и купцов на смех поднимаете, великую обиду и истому им чините — это недобро. А прежде вы улусом были царевым, и страх держали, и пошлины платили, и послов ; царевых чтили, и купцов держали без истомы и без обиды. Как царь Темир-Котлуй сел на царство, а ты улусу: своему государем стал, с того времени у царя в Орде не бывал, царя в очи не видел и князей его, ни бояр своих, ни иного кого не присылал, ни сына, ни брата, ни с каким словом. А потом Шадибек восемь лет царствовал, и у него ты также не бывал и никого не присылал, и Шадибеково царство также минуло. А ныне Булат-Салтан сел на царство, и уже третий год царствует. Также ты сам не бывал, ни брата своего не присылал, ни боярина. И мы улуса твоего сами своими очами не видели, только слухом слышали. А что твои грамоты к нам в Орду присылал, то все лгал: что собирал в твоей державе с двух сох по рублю, куда то серебро девал? Было бы добро, если бы дань была отдана по старине и по правде...»