Конец одиночества - [61]

– Он мертв, он мертв! – Дети со смехом скакали вокруг, тыкая меня своими палками в живот.

Тут во дворе появился мой брат с сумкой через плечо. Увидев меня, валяющегося на земле, он растянул рот в улыбке:

– Нам пора!

Мы махнули на денек в Берлин поздравить Тони с днем рождения. Он отмечал его в пивной и, казалось, был очень рад нашему приезду, но, присмотревшись к нему внимательнее, я даже испугался, обнаружив, как плохо он выглядит. От былой энергии и притягательной ауры не осталось и следа, вид у него был несчастный и постаревший. В этот вечер все его внимание, как всегда, было сосредоточено на Лиз, которая сначала душевно с ним разговаривала, а потом сидела за стойкой с незнакомым мне мужчиной. Я видел, как взгляд Тони поминутно обращался на нее и как его напускная веселость постепенно тускнела. В конце концов он умолк и стоял, забившись в угол. Мы с Марти подошли, чтобы составить ему компанию, но так и не смогли его развеселить, а вскоре он в одиночестве ушел домой.

В ту ночь мы долго просидели с сестрой у нее на кухне. Она, вероятно, почувствовала, о чем мы думаем.

– Все, с меня довольно! – сказала Лиз наконец. – Будто мне доставляет удовольствие смотреть, как он ходит словно в воду опущенный!

– Разве в этом дело, – сказал Марти. – Дело в том, что ты уже несколько лет его мучаешь. Тони давно мог завести семью и жить счастливо, а ты не желаешь его отпустить. Ты не захлопываешь дверь окончательно, а всегда оставляешь крохотную щелку, чтобы он продолжал за тобой бегать. Потому что ты не можешь допустить такого, чтобы он вдруг от тебя ушел.

– И что же мне делать? Быть с ним, просто потому что так было бы правильно?

– А почему нет? На мой взгляд, это было бы неплохо.

– Ты рехнулся!

Лиз изумленно посмотрела на него, затем обратила взгляд на меня:

– Ну а ты? Тоже так считаешь?

– Что тут скажешь! Ты, конечно, отчасти виновата, что у него нет ни жены, ни подружки. – Лиз начала было отвечать, но я сделал знак, чтобы она не торопилась. – Но даже если он найдет кого-то, это не сделает его счастливым. Для тебя невозможно испытывать к нему влечения, а для него – перестать любить тебя. Это его выбор, другого он не желает, а потому тут и не в чем раскаиваться.

Лиз принялась грызть ногти.

– От меня же не зависит, что́ я чувствую, – сказала она тихим голосом. – Даже если он и есть моя вторая половина – не люблю я его.

– Но любовь – это же так, всего лишь слово, – сказал Марти. – Главное – быть довольным тем, кто рядом.

Лиз захохотала:

– Все это разговоры в пользу бедных! Да плевать я хотела, прошу прощения, на довольство! Мне подавай волнение, вызов, напряжение! Тони – это чудо. И если честно, я даже могу представить себе, что он тот мужчина, с кем я готова дожить до старости. Но только в качестве друга. Он человек, которого можно любить, но не тот, в кого я могла бы влюбиться. Я хочу такого, кто сможет меня оттолкнуть, такого, кто будет плохо со мной обращаться, за кого нужно побороться.

– Как можно этого хотеть?

Она пожала плечами:

– Просто есть женщины, которым мало одной лишь надежности и устроенной жизни.

Марти двинулся на нее:

– Как, например, моей жене? Понимаю! Это, конечно, великолепный пример. Посмотрела она, значит, на меня, сообразила в уме: «Ага, в нем заложены хорошие возможности» – и с тех пор двадцать лет за меня держится. Потому что я, может, и занудная личность и не такая уж находка, но в общем – ничего и хорошо обеспеченный. И даже если подростком ей грезилось что-то получше, для брака и это сойдет. И как удачно, что ее муж думает так же, и в результате все остались довольны, выбрав добротную посредственность. Так, что ли?

Возникла неловкая пауза, ведь мы действительно именно так иногда думали об их отношениях.

Брат, похоже, это понял. Он поспешно схватил свою сумку и двинулся к двери.

– Если ты так считаешь, мне жаль тебя! – сказал он нашей сестре. – Потому что ты всю жизнь будешь несчастной.

Он скрылся за дверью.

– По крайней мере, это будет моя собственная жизнь, – сказала Лиз, но он ее уже не услышал.

* * *

Обыкновенно для работы над диссертацией Альва уходила в библиотеку, но в этот вечер поздней осени она осталась дома. В кабинете горел приглушенный свет. Я остановился в дверях и посмотрел на жену. Внезапно ее брови сдвинулись, на лбу проступила вертикальная морщинка. Устремив взгляд в пустоту, она покусывала палец. Мне нравилось это сосредоточенное и целеустремленное выражение. Я давно научился определять по линии ее плеч, когда она бывала в напряженном состоянии, но оставленная приоткрытой дверь говорила о том, что Альва будет рада моей компании. Понимание, которое установилось между нами, казалось, не имело границ; мы, словно два зеркала, были отражением друг друга.

Я разрезал банан пополам, взял ноутбук и сел за письменный стол напротив Альвы. Мы жевали банан и молча набирали на клавиатуре текст, временами поглядывая друг на друга. В такие минуты, когда в соседней комнате спали Луиза и Винсент, у меня было чувство уюта и безопасности, которого я не испытывал с самого детства.

Мне вспомнился бесстрашный, самоуверенный мальчик, каким я тогда был. Однако после смерти родителей он оказался недостаточно сильным и уступил место другой личности. Я не жалел о нем. Разве что лишь о той необузданной резвости, которая порой нападала на меня десятилетнего. Случится ли в моей жизни когда-нибудь такое событие, которое хотя бы на короткое время катапультирует меня в состояние упоительного щенячьего дурашливого восторга?