Конец одиночества - [39]

Перед тем как проводник дал последний свисток, я еще раз вышел к ней. Я почувствовал на своем плече ее руку.

– Счастливо, Жюль!

Я кивнул:

– И тебе тоже.

Двери закрылись. Сквозь поцарапанное окно я увидел, как она мне машет. Поезд тронулся, и пока я дошел до своего места, мимо проплыл вокзал.

Я подумал о завтрашней деловой встрече и о договоре с очередным музыкантом, который я должен был составить, а затем снова стал думать об Альве, как она стоит на перроне. Меня вдруг пронзила боль. Я закрыл глаза. Стояла ночь, а я бежал в темноту через колышущееся пшеничное поле. На бегу я становился все легче и легче и вдруг взлетел. Я почувствовал ветер, расправил руки и все ускорялся в полете. Подо мною – лес, надо мною – ничто. Меня мчало по воздуху, и я уносился все дальше, словно летел домой.

Лёт времени (2005–2006)

Я не разворачивал Альвин подарок. Тайная надежда, которую я лелеял все эти годы, угасла после нашей встречи. Отныне я стал равнодушен к своей судьбе, и последовал период, лишенный значения, годный только на выброс, как скомканная бумажонка.

Только два с половиной года спустя она снова напомнила о себе. В это время я уже довольно долго жил с Норой, бывшей коллегой. Она была из Бристоля и такой же мнительный ипохондрик, как я, мы оба торопливо переключали программу, когда по телевизору заходила речь о каких-нибудь страшных болезнях. Узнав, что я воспитывался в интернате, она нисколько не удивилась. «Когда я впервые увидела, с какой бешеной скоростью ты поглощаешь еду, я сразу так и подумала – тюряга или интернат». Нора как раз была в Англии на трехмесячной практике. Перед отъездом она делала кое-какие намеки, что влюблена в меня. И хотя я не отвечал ей любовью в той же мере, но теперь мне это представлялось не таким уж важным.

В студии звукозаписи я поднялся до должности начальника редакционного отдела, я разъезжал по Европе, знакомясь с музыкальными группами, чьи пробные записи представлялись многообещающими. Это была привилегированная должность, и некоторые из младших коллег выражали недовольство моим повышением. «Почему все отдано на откуп Жюлю?» – говорили они и утверждали, что я давно отстал от жизни и что я холоден, как рыба. Но шеф меня поддерживал, и группы, которые я выбирал для заключения договора, действительно имели успех. Я никогда не выбирал артистов только за то, что они талантливы, потому что таких оказалось много. Я выбирал те группы и тех певцов, у кого было желание чего-то добиться. Больше, чем у меня в фотографии. Я был убежден, что творческие способности можно в себе воспитать, можно выработать у себя фантазию, но не волю. Настоящий талант – это воля. Сегодня я уверен, что эта мысль больше всего настраивала коллег против меня.

Между тем Лиз и Тони стали закадычными друзьями, моя сестра часто ходила с ним на блошиный рынок, посещала его шоу магии и ездила с ним на мотоцикле. И только об одном никогда не было речи.

– Ну есть что-то между вами? – спросил я ее однажды.

– Не говори чепухи! Тони не вышел ростом.

– Да он же всего на пару сантиметров ниже тебя, неужто тебе этого мало? Не думал, что ты такая!

Сестра посмотрела на меня таким взглядом, словно я вообще ничего не понимаю:

– Во всяком случае, ничего такого между нами нет. Он просто смотрит за мной, как нянька.

Я знал, что как-то ночью Лиз приняла что-то такое, от чего чуть было не отправилась на тот свет. «Незначительный эпизод», как она сама об этом говорила. Меня она тогда не застала и в отчаянии позвонила Тони. Всю ночь он просидел у ее постели.

«И вот однажды я признался, что люблю ее, люблю с самого первого дня, – рассказывал мне потом Тони. – А твоя сестра на это ответила, что и так знает. Я еще добавил, что ни на что не рассчитываю, хочу только внести ясность. – Тут он засмеялся. – Мне хватит того, что она и дальше позволит за собой присматривать, сказал я тогда. И представляешь? – посмотрел на меня Тони. – Мне действительно хватает. Конечно, я хотел бы чего-то большего, но и так, как сейчас, тоже нормально».

– Можно напомнить тебе эти слова через пару месяцев, когда у нее появится новый друг?

– Лучше не надо.

Тем временем Лиз устроилась работать учительницей в гимназию. Однажды за ужином она рассказала мне о том, что один ученик пишет ей тайком любовные письма.

– Один из отстающих учеников в классе, – сказала она. – Слово «чувство» у него везде написано с ошибкой, без буквы «в». Прелесть, да? – Сестра по-детски застенчиво улыбнулась.

И эта улыбка воскресила во мне одну давно забытую сцену.

Мне вспомнилась Альва и наша встреча в Мюнхене. В первый момент я принял это за сентиментальный отголосок, но затем понял, что передо мной всплыла не Альва, а ответ на вопрос, который она мне тогда задала: каково было мне и брату с сестрой, когда мы после смерти родителей ехали в интернат?

Как на постепенно проявляющемся поляроидном снимке, эта картина медленно проступила в моей голове из белизны.

Более двадцати лет назад, в туннеле прошлого я еду в машине на заднем сиденье, рядом брат. Впереди за рулем тетя Хелена, возле нее Лиз. Давящая мысль о том, что я буду жить в интернате, висела надо мной всю дорогу. Я снова и снова вспоминал похороны родителей. Две крохотные ямки, в которые опустили их урны.