Конец нового времени - [24]

Всякая существующая вещь есть нечто большее, нежели она сама. Всякое событие означает нечто большее, нежели сухой факт своего совершения. Все соотнесено с чем-то иным, лежащим глубже или выше его самого. И все обретает свою полноту только вместе с этим высшим. Если соотнесенность исчезает, вещи и структуры оказываются пусты внутри, Они теряют свой смысл и убедительность. Государственный закон есть нечто большее, нежели простая сумма правил общественно одобряемого поведения; за ним стоит нечто неприкосновенное - стоит вам нарушить закон, и оно пробуждает нашу совесть. Социальный порядок есть нечто большее, нежели гарантия спокойного совместного существования; за ним стоит то, что делает всякое его нарушение в известном смысле преступным и даже кощунственным. Именно благодаря этому религиозному элементу самые разные необходимые для человеческого бытия способы поведения осуществляются без всякого давления извне, «сами собой»; благодаря ему разные сферы жизни не теряют связи друг с другом и образуют единство. Просто мирского мира нет; если же упрямой воле и удастся соорудить нечто в этом роде, то оно не функционирует. Это лишенный смысла и силы артефакт. Он не может быть убедителен для жизненного разума, лежащего глубже разума рационального. Сердце не чувствует больше, что подобный мир «стоит» того, чтобы жить.

Жизнь без религиозного элемента — как мотор без масла. Она перегревается. Каждую минуту что-нибудь сгорает. Повсюду застопориваются детали, которые должны точно входить друг в друга. Нарушаются соединения и передачи. Бытие дезорганизуется — и тогда наступает короткое замыкание, которое мы ощущаем на протяжении последних тридцати лет: совершается насилие. В нем ищет выхода растерянность. Когда люди перестают чувствовать внутренние обязательства, их организуют извне; а чтобы организация работала, государство подкрепляет ее принуждением. Но долго ли может длиться принудительное существование?

Мы уже видели, что в новое время создается нехристианская культура. Отрицание вначале направлено лишь против содержания Откровения, но не против развившихся под его влиянием этических ценностей, индивидуальных или социальных. Напротив, культура нового времени утверждает, что как раз на этих ценностях она и строится. Согласно более или менее общепринятому взгляду на историю, новое время открыло и развило такие изначально заложенные в человеке возможности, как ценность личности, индивидуальной свободы, ответственности и достоинства, взаимного уважения и поддержки. Конечно, семена их были посеяны в эпоху раннего христианства, стремившегося воспитать нового человека, взошли и выросли в средние века, когда религия культивировала внутреннюю жизнь и деятельную любовь к ближнему. Но лишь потом автономия личности была осознана и стала естественным, независимым от христианства достоянием человечества. Такая точка зрения может выражаться по-разному; одно из особенно любопытных выражений ее — права человека, которых требовала Французская революция.

На самом деле эти ценности и установки связаны с Откровением. Оно стоит в своеобразном отношении к непосредственно-человеческому. Будучи даром свободной милости Божией, оно полностью вбирает в себя все человеческое, и складывается христианский порядок жизни. Благодаря этому в человеке высвобождаются силы, сами по себе «естественные», но не способные обнаружиться и развиться вне этой связи и этого порядка. Осознаются ценности, которые могут стать видимыми лишь под сенью Откровения. Мнение, будто эти ценности и установки принадлежат саморазвивающейся человеческой природе, не улавливает их действительного смысла; более того, оно ведет — если называть вещи своими именами - к определенной нечестности, неотъемлемой от образа нового времени для всякого, кто присматривался к нему внимательно.

Личное начало составляет сущность человека; но оно становится доступно сознанию и одобрению нравственной воли лишь тогда, когда Откровение в учении о Богоотечестве и Промысле обнаружит перед человеком его отношение к живому и личному Богу. Конечно, и без этого может существовать представление о гармоничной, благородной, творческой индивидуальности; но без этого нельзя попять, что такое лицо — абсолютное определение каждого человека, независимо ни от каких психологических или культурных качеств. Поэтому знание о личном начале неотделимо от христианской веры. Правда, и после угасания этой веры его продолжают еще некоторое время уважать и культивировать, но постепенно сходит на нет и оно.

То же самое относится и к ценностям, в которых проявляется личное сознание. Постепенно исчезает уважение, относившееся не к особым дарованиям, не к социальному положению, а к лицу как таковому: к его качественной единственности, незаместимости и невытеснимости в каждом человеке, каким бы обычным этот человек ни был…

Исчезает та свобода, которая означает не возможность выжить, полностью развив свои задатки, и потому составляет привилегию жизненно или социально избранных, но способность каждого человека принимать решение, становясь господином своего поступка, а в поступке - и самого себя… Или любовь к другому человеку, которая означает не сочувствие, не готовность помочь, не социальную обязанность или что-нибудь еще в этом роде, а способность признать «Ты» в другом человеке и в этом обрести свое «Я». Все эти ценности живут до тех пор, пока живет звание о личном начале. Когда же оно тускнеет и исчезает вместе с верой в связь между Богом и человеком, о которой учит христианство, исчезают и эти ценности. Нечестность, о которой мы заговорили выше, проистекает из того, что новое время, заявив претензию на личность и мир личных ценностей, освободилось от их гаранта — христианского Откровения. Впрочем, обман постепенно обнаруживался. Ценности и идеалы немецкой классики оказались зыбки и непрочны. Ее благородная человечность так прекрасна; и все же ей недостает корней — последней истины, ибо она отвергает Откровение, плодами которого питается и живет. И вот уже в следующем поколении ее прекрасные человечные установки блекнут. А ведь культура нового времени была очень высокой; просто личность, оторванная от своих корней, бессильна противостоять натиску позитивизма.