Конец науки: Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки - [44]
Глава 4
Конец космологии
В 1990 году я отправился в одно уединенное курортное местечко в горах на севере Швеции, чтобы принять участие в симпозиуме под названием «Рождение и ранняя эволюция нашей Вселенной». Прибыв на место, я увидел около тридцати физиков, занимающихся физикой частиц, и астрономов со всего мира — из США, Европы, Советского Союза и Японии. Отчасти я приехал на симпозиум, чтобы встретиться со Стивеном Хокингом (Stephen Hawking), человеком, чей высокий интеллект в парализованном теле помог ему стать одним из самых известных ученых в мире.
Когда я встретил Хокинга, его состояние оказалось хуже, чем я ожидал. Он сидел в позе, напоминавшей позу эмбриона, опустив плечи, челюсть у него отвисла, голова клонилась в сторону, и выглядел он болезненно хрупким. Инвалидная коляска Хокинга была укомплектована множеством батареек и компьютеров. Насколько я мог судить, он был в состоянии двигать только указательным пальцем левой руки. С его помощью Хокинг трудолюбиво выбирал буквы, слова или предложения из меню на экране компьютера. Синтезатор голоса выдавал слова глубоким, повелительным тоном — как у киборга в фильме «Робокоп». Казалось, что Хокинга скорее забавляет, а вовсе не удручает его бедственное положение. Уголок его очень ярких губ, напоминающих губы Мика Джаггера, часто кривился в неком подобии ухмылки.
По программе Хокинг должен был выступить с докладом о квантовой космологии, области, которую он помогал создать. Квантовая космология предполагает, что в очень малых масштабах квантовая погрешность заставляет сами пространство и время, а не только материю и энергию, колебаться между различными состояниями. Эти колебания пространства и времени могут породить червоточины, которые в свою очередь могут соединить один район пространства и времени с другим, расположенным очень далеко, или породить «вселенные-детки». Хокинг ввел часовую лекцию под названием «Альфа-параметры червоточин» в компьютер; ему требовалось только нажать на клавишу, чтобы синтезатор голоса зачитал ее, предложение за предложением.
Жутким кибер-голосом Хокинг рассуждал, сможем ли мы когда-нибудь проскользнуть в червоточину в нашей Галактике, а через мгновение выпрыгнуть в другом конце, расположенном очень и очень далеко. Вероятно, нет, пришел он к выводу, потому что квантовые эффекты разбросают наши составляющие частицы и изменят их до неузнаваемости. (Аргумент Хокинга подразумевал, что транспорт, движущийся быстрее скорости света, как в «Звездном пути», невозможен.) Он закончил свою лекцию отступлением о теории суперструн. Хотя все, что мы видим вокруг себя, — это «мини-суперкосм», который мы называем пространством и временем, «на самом деле мы живем в бесконечном, имеющем измерения суперпространстве струнной теории»[75].
Моя реакция на Хокинга была двойственной. С одной стороны, он был героической фигурой. Пойманный в ловушку в изувеченном, беспомощном теле, он мог представлять миры с бесконечным числом степеней свободы. С другой стороны, то, что он говорил, поразило меня, как абсолютная нелепость, противоречащяя здравому смыслу. Червоточины? Вселенные-детки? Бесконечномерное суперпространство струнной теории? Это казалось похожим скорее на научную фантастику, чем на науку.
Почти так же я воспринял и всю конференцию. Несколько выступлений — во время которых астрономы обсуждали, что они выяснили, зондируя космос при помощи телескопов и других инструментов, — были основаны на твердой реальности. Это эмпирическая наука. Но во время многих выступлений рассматривались вопросы, безнадежно удаленные от реальности, от любого возможного эмпирического опыта. Что представляла собой Вселенная, когда она была размером с баскетбольный мяч, горошину, или протон, или суперструну? Какое влияние оказывают на нашу Вселенную все другие вселенные, подсоединенные к ней через червоточины? Во взрослых мужчинах (женщин среди участников не значилось), спорящих по подобным вопросам, было одновременно что-то величественное и комическое.
Во время всей конференции я пытался подавить в себе инстинктивное чувство нелепости происходящего, и в некоторой степени мне это удалось. Я напомнил себе, что это очень умные люди, «самые великие гении мира», как их назвала одна местная шведская газета. Они не стали бы терять время на тривиальные занятия. Поэтому я очень старался, готовя потом статьи о Хокинге и других астрофизиках, представить их себе респектабельными и внушающими доверие, чтобы, в свою очередь, вызвать у читателей благоговение и понимание, а не скептицизм. В конце концов, ведь это и является задачей автора, пишущего о науке.
Но иногда хвалебные статьи о науке являются самыми нечестными. Моя первая реакция на Хокинга и других участников симпозиума соответствовала действительности. Большая часть современной космологии, в частности аспекты, вдохновляемые теориями из физики элементарных частиц, объясняющими всё, и другими эзотерическими идеями, на самом деле нелепа. Или, скорее, это ироническая наука, наука, которую нельзя эмпирически протестировать или решить ее задачи даже в принципе, а поэтому это вовсе не наука в прямом смысле слова. Ее главнейшая функция — держать нас в благоговении перед тайной космоса.
