Конец науки: Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки - [123]
Много месяцев после того, как я проснулся от этого кошмара, я был убежден, что открыл секрет существования: страх Божий перед своей собственной божественностью и потенциальной смертью лежит в основе всего. Это убеждение сделало меня одновременно экзальтированным и страшащимся и отдалило от друзей, семьи и всех обычных вещей, которые делают жизнь стоящей, чтобы жить ею каждый день. Мне пришлось много работать, чтобы этот опыт остался в прошлом и я мог продолжать жить своей жизнью. В некоторой степени мне это удалось. Как это выразил бы Марвин Минский, я спрятал опыт в относительно изолированную часть разума, так, чтобы он не мог подавить все остальные, более практичные части, относящиеся к поиску работы и труду, поиску и удержанию партнерши и так далее. Однако по прошествии многих лет я приложил усилия, вспомнил о том эпизоде и стал над ним размышлять. Одной из причин было то, что я натолкнулся на эксцентричную, псевдонаучную теорию, которая помогла мне придать метафорический смысл моей галлюцинации, — «Точка Омега».
Считается дурным тоном представлять себя Богом, но можно представить себя исключительно мощным компьютером, наполняющим собой всю Вселенную — который и есть вся Вселенная. По мере того как Точка Омега приближается к конечному коллапсу времени и пространства и самого существования, она подвергнется мистическому опыту. Она осознает с большей силой, чем когда-либо раньше, полную невероятность своего существования. Она поймет, что нет создателя, нет Бога, кроме ее самой. Существует она, и ничто больше. Точка Омега должна также осознать, что ее страстное желание конечного знания и унификации привело ее к краю вечного ничто, и если она умрет, умрет все; само существование исчезнет. Ужасающее осознание своего положения Точкой Омега заставит ее бежать от себя, от своего собственного ужасного одиночества и самопознания. Творение, со всей болью, красотой и многообразием, происходит из отчаянного бегства Точки Омега от самой себя (или является таковым).
Я нашел намеки на эту идею в неожиданных местах. В своем эссе под названием «Борхес и я» Борхес описал свой страх быть поглощенным собой: «Я люблю песочные часы, географические карты, издания XVIII века, этимологические штудии, вкус кофе и прозу Стивенсона; другой разделяет мои пристрастия, но с таким самодовольством, что это уже походит на роль. Не стоит сгущать краски: мы не враги — я живу, остаюсь в живых, чтобы Борхес мог сочинять свою литературу; доказывать ею мое существование… однажды я попытался освободиться от него и сменил мифологию окраин на игры со временем и пространством. Теперь и эти игры принадлежат Борхесу, а мне нужно придумывать что-то новое. И потому моя жизнь — бегство, и все для меня — утрата, и все достается забвенью или ему, другому. Я не знаю, кто из нас двоих пишет эту страницу»[157].
Борхес бежит от себя, но, конечно, он является и преследователем. Похожий образ самопреследования имеется и в сноске в книге Уильяма Джеймса «Разнообразие религиозного опыта» (Williamjames, The Varieties of Religious Experience, 1961). В сноске Джеймс цитирует философа по имени Ксенос Кларк (Xenos Clark) , описывающего откровение, вызванное у него наркозом. Кларк вышел из опыта, уверенный в том, что «обычная философия подобна гончей, бегущей за своим хвостом. Чем больше она за ним бежит, тем дальше ей приходится за ним бежать, и ее нос никогда не достает до пяток, потому что он всегда впереди. Так что настоящее — это всегда далеко ушедший вперед вывод, и я всегда опаздываю с его пониманием. Но в то время, когда я отходил от наркоза, только тогда, перед тем как начать жить снова, я поймал, так сказать, на краткий миг вид своих пяток. Это был мимолетный взгляд на вечный процесс как раз в момент начала. Истина заключается в том, что мы находимся в путешествии, цель которого достигнута до того, как мы в него пустились; и настоящий конец философии достигнут не когда мы прибываем, а когда мы остаемся в пункте назначения (будучи уже там) — что может случиться в этой жизни, когда мы прекращаем задавать интеллектуальные вопросы».
Но мы не можем прекратить задавать интеллектуальные вопросы. Если мы это сделаем, то не останется ничего. Есть забытье. Физик Джон Уилер, высказавший идею о черных дырах и проповедующий идею «это из частицы», интуитивно постиг эту истину. В центре реальности лежит не ответ, а вопрос: почему скорее есть нечто, а не ничто? Ответ (с большой буквы) заключается в том, что нет ответа, а только вопрос. Подозрение Уилера, что мир — это ничто, кроме «плода воображения», тоже было хорошо обосновано. Мир — это загадка, которую создал Бог, чтобы закрыть себя щитом от ужасного одиночества и страха смерти.
