Конец королевы - [31]

Шаг за шагом я поднимался наверх. Примерно через пятнадцать ступенек в стене обнаружилась ниша с окном, вернее, окошечком, а еще точнее — бойницей, а над ним, в изящном фонаре, горела слабенькая лампочка в виде свечки, подключенная, видимо, к батарее. С фонаря свисала коротенькая цепочка, я легонько потянул за нее, и лампочка погасла, я потянул снова — она снова загорелась; удобное приспособление, которое повторялось через каждые пятнадцать ступенек. Те четыре светильника скупо освещали всю лестницу, отбрасывая по сторонам кошмарные тени и позволяя посетителям забраться наверх, не ломая костей или хотя бы не разбивая носов. Последний фонарь бросал свет на небольшую, обитую кожей дверь с массивной ручкой, явно изготовленной тем же мастером, что и фонари. На секунду я заколебался, но потом осторожно нажал на ручку. Дверь подалась, и я очутился в шестиугольной комнате, оборудованной под прихожую. От неожиданности я вздрогнул и инстинктивно закрыл лицо руками при виде угрожающей фигуры, стоящей между дверями и кованой решеткой изящной вешалки. Наконец я сообразил, что это не какое-то загадочное чудовище и не замаскированный сутенер Берт, а всего лишь латы, настоящие, неподдельные латы. С чувством облегчения я ступил на клетчатый половик, посмотрел на почерневшие брусья потолка и резко и отчетливо постучался. Изнутри раздался мелодичный голос Катаржины, говорившей по-немецки:

— Augenblick, bitte, ich gehe schon.[14]

Я стал считать эти «аугенблики», насчитал их одиннадцать, и тут в открытых дверях возникла Катаржина. Элегантное золотисто-черное платье с блестящим шитьем, длинные золотистые волосы зачесаны на левое плечо, на обнаженной шее — цепочка с крестиком из чешских гранатов, на ногах — туфельки из настоящей крокодильей кожи (полученные от ВГ в дополнение к 200 м. в апреле этого года). Она смотрела на меня испуганными глазами подстреленного олененка, губы скривились в непритворном ужасе, она мгновенно побелела и стала похожа на восковые фигуры в славном паноптикуме мадам Тюссо.

— Guten Abend, mein Liebe. Entschuldigen Sie, bitte, wenn ich störe,[15] — весело произнес я, слегка отстранив ее с дороги, прошел внутрь и закрыл за собою дверь. Помещение, открывшееся передо мною, было превосходно оборудовано для проживания, отдыха и… проституции. Когда-то здесь, очевидно, ночевали привратники или караульные, дух столетий витал над стенами, украшенными фонарями и карнизами.

— Милая квартирка, это тебе устроил дядюшка из Калифорнии? — небрежно спросил я и огляделся.

Обстановка здесь была довольно пестрая: старинный темный комод и элегантные кресла с асимметричным курительным столиком, мягкий, черный с серым, ковер и удобный широкий диван, на стенах — современные картины, а под ними — видавшая виды полка с книгами и оловянными кружками, словом, с бору по сосенке. В целом Катаржинин «кабинет» выглядел не только уютным и комфортабельным, но и гармоничным, весь этот стилевой разнобой был подобран так умело, что излучал согласие и покой.

Я нахально устроился в одном из клубных кресел, стоящих возле имитации английского камина.

— Уж извини, что говорю по-чешски, — фамильярно бросил я. — Ты, как понимаю, настроилась на немецкий, но при желании мы сумеем договориться.

На столике стояла початая бутылка «Хеннесси» и две огромные кружки. Я налил себе одну из них, поднял ее в направлении окаменевшей мисс Ядран и произнес благожелательным тоном:

— За здоровье самой красивой и самой дорогой из всех туземных и заграничных девок! Girls of all countries, united![16]

И выпил.

Наконец она зашевелилась. Ступила два шажка, и с ее подкрашенных в розовый цвет губ сорвались два слова:

— Чего хочешь?

Я засмеялся.

— Погоди, погоди… «Чего хочешь?» — это что, такой разговорный оборот? Was willst du? Пфуй, das ist unerhört. Ich kann mich nicht genug wandern. Schämen Sie sich, Katherine![17]

— Чего хочешь? — повторила она и сделала еще два шажка, а ее правая рука вдруг дернулась и прикрыла шею. Движение показалось мне таким искусственным, мертвым, что я снова представил себе паноптикум, но теперь уже в деталях — с Наполеоном, Цезарем, Александром Македонским и мадам Помпадур, а самое привлекательное — фигура с подвижными бедрами и зеркалом вместо лица. Между тем Катаржина в третий раз произнесла все те же два кратких слова.

Я пожал плечами.

— Ну что я могу сказать? По-моему, слово за тобой.

Наконец-то она снова превратилась в живое существо. Покачала головой, пригнулась к креслу и произнесла:

— Ты украл мой блокнот, я знаю.

— Именно так, — согласился я, — украл. Спасибо, что выбрала подходящее выражение. Одно свинство стоит другого. Значит, нам теперь будет легче разговаривать. Я вор, а ты курва, если уж выражаться точно. Но это по форме, а по содержанию — величины несравнимые.

Эти циничные фразы срывались у меня с языка удивительно гладко, но при этом я чувствовал себя как-то странно: точно все происходило не наяву, а во сне. Неужели я и в самом деле разговариваю так с недостижимой, божественной Катаржиной?..

— Я так и думала, что ты придешь, — чужим, бесцветным голосом произнесла она, — что мы как-то столкнемся.