Конец королевы - [29]

Адреса были в конце; я дрожащими пальцами отыскал букву «М», где значился адрес некоего А. Мунцера: «Манесова, 24, Прага, 6, тел. [phone]». Перевернув еще несколько страниц, нашел букву «Р», где Катаржина пометила два адреса: «Карл Рейснер, Вильгельмштрассе, 11, Нюрнберг — III. Мартин Рихтер, Ванхофштрассе, 43, Франкфурт-н-М. (Юг.)», — и тут меня наконец осенило. Меня даже затрясло, руки дрожали, как у столетнего старика, я глубоко затянулся сигаретой, которая давно уже погасла, снова зажег ее, выпустил дым и вместе с ним негромкое, но от души:

— Ах, ты, стерва!

Налил себе рюмку баккарди и тут же выпил ее одним духом.

Катаржина — тузексовая красотка. Приблуда, экспортная девка, валютная проститутка. Так бывает, когда разрезаешь красивое яблоко, но вместо чистой здоровой мякоти видишь гнилую кашицу, а в центре ее — отвратительного червяка. Долларовая стерва аккуратно вела свою бухгалтерию. За три квартала почти пятьдесят записей; сорок семь, если уж быть точным, а оплата — в валюте почти всех стран Европы и мира: здесь и английские фунты, и американские доллары, и западногерманские марки, австрийские шиллинги, югославские динары, швейцарские и французские франки, голландские гульдены, а также тузексовые боны и кроны — это обычно с припиской «Берт», но в скобках снова валюта, хотя и гораздо меньшими суммами… Меня даже замутило, я налил себе еще рюмку баккарди… Деликатная, очаровательная Катаржина, насчет которой мы с ребятами никак не могли догадаться, девушка она или уже нет, недосягаемая «мисс», которая никогда ни с одним из нас не дружила, — у нее, оказывается, есть собственный пастух, подбирающий ей клиентов и выплачивающий установленную ставку, которая часто бывает гораздо ниже, чем даже двузначная цифра в скобках, наверняка «чаевые», которые суют за лифчик, в чулок или скрытно кладут на стол или под-подушку… «Besten Dank, mein Lieber, thank you, my darling, mersi, cherie…».[13] О Господи, спаси и сохрани нас, аминь!

Зузана вернулась через пятнадцать минут, стук ее каблучков я услышал перед самой дверью, так что еще успел сунуть Катаржинин блокнот под свитер.

Баккарди мы выпили меньше чем через час, оба крепко захмелели, и я остался у нее далеко за полночь, впервые как муж и любовник. Мне было совестно перед самим собой, ведь она мне не нравилась, я не хотел ее, ничего к ней не чувствовал, так бывает только у животных, но иначе не получалось, я держал ее в объятиях, целовал и тискал и, овладевая ее страстным, разгоряченным телом, чужим и страшно далеким, обнимал и целовал… Катаржину…

Кому она сейчас согревает постель?.. И за сколько?..

Блокнотик я унес с собой, Зузана, как видно, ничего о нем не знала, Катаржина скорее всего забыла его на столе или случайно вынула из сумочки вместе с подарком для Зузаны.

Той же ночью я тщательно его просмотрел, даже не просмотрел, а проштудировал — каждое слово, каждую букву и цифру. Из одиннадцати адресов только два были пражские, один — человека по имени А. Мунцер, второй — без имени. У Мунцера был указан и телефон.

Спать я не мог. Уже в половине восьмого утра стоял в телефонной будке около общежития и дрожащими пальцами перелистывал толстенную пражскую телефонную книгу. Имени Мунцера там не было. Были только Мунцары, но не А., первый был Богумил, а за ним еще человек двадцать. Ну, не беда. Я сунул в автомат двадцать пять галлеров и набрал номер 268-42-67. В наушнике щелкнуло, и послышался женский голос: «Это Седлачкова, слушаю вас». Я чуть было не, ответил: «Простите, ошибка», — но вовремя опомнился, поздоровался и торопливо проговорил:

— Уважаемая пани, извините, что беспокою, но мне хотелось бы поговорить с паном Мунцером.

— К сожалению, — ответила она, — он уехал на машине в Карловы Вары.

— В Вары? — переспросил я домработницу или хозяйку квартиры, лихорадочно придумывая, что бы еще спросить, прежде чем попрощаться и повесить трубку. Наконец решил зацепиться за машину.

— У пана Мунцера «кортина», правда? — брякнул я наобум.

— Нет, — услышал в ответ, — у него «форд таунус».

— Тогда это, наверно, ошибка, — довольно удачно изобразил я сожаление. — Но раз уж побеспокоил вас, спрошу еще для верности… Он работает в министерстве финансов?

— Нет-нет! Пан Мунцер — иностранец, египтянин, учится в Высшей школе экономики, — сказала она, а я извинился, поблагодарил и с силой бросил трубку на вилку.

Египтянин. Еще один мешок с валютой. Да еще и студент. Чем, интересно, занимается его папаша, сколько феллахов на него вкалывают, чтобы его сыночек, Ахмет или Абдулла, мог платить за ночь любви по двадцать пять фунтов и выезжать, возможно, даже с Катаржиной, на уик-энд в Карловы Вары? Я припомнил, что в пятницу на последней лекции встречался с Катаржиной, она еще оставила в гардеробе маленький чемоданчик. Наверно, с вечерним платьем или с курортными нарядами.

Возвращаясь медленным шагом в общежитие, я вдруг осознал, как люблю Катаржину, и одновременно сообразил, что теперь она полностью в моей власти, что эти «бухгалтерские записи» могут стоить ей очень дорого, что они не только лишают ее ореола недосягаемости, но и отдают ее мне в руки со всеми потрохами.