Конец игры - [50]

А все это началось тогда, когда они привязали моторную лодку к ветхому старому причалу.

Так много лет тому назад.

Так много смертей тому назад.

Конрад Макклири, тот самый бывший сотрудник ЦРУ, напарник Смита, был мертв вот уже много лет, и Смит уныло отметил про себя, что и он тоже в каком-то смысле мертв. Разумеется, того Смита, который прибыл сюда для создания КЮРЕ, Смита, преисполненного оптимизма и радужных надежд, больше не существовало. Того Смита сменил человек, каждодневная диета которого состояла из постоянного нервного напряжения, человек который надеялся не на то, чтобы стереть с лица земли преступников и преступления, а просто на то, чтобы удержаться с ними на равных. Молодой Харолд Смит был мертв – все равно как если бы лежал в могиле.

А теперь настала очередь Римо.

Римо или Америка. Вот та цена, которую запросил Абнер Бьюэлл, и Смит понимал, что заплатит эту цену.

Сначала Смит решил, что разговаривает с сумасшедшим, потому что Бьюэлл беспрестанно твердил, что цена Римо в очках все возрастает и возрастает по мере того, как становится все труднее и труднее его уничтожить.

Он, конечно, сумасшедший, но он к тому же и блестящий специалист, знаток своего дела, он умен и опасен. Он рассказал Смиту о несостоявшемся пуске американских ракет, о том, что мир тогда стоял на расстоянии плевка от начала Третьей мировой войны, он рассказал и об аналогичном происшествии в Советском Союзе, о котором Смит только-только начал получать информацию. Бьюэлл с гордостью заявил, что за обоими этими событиями стоит он. Информация, которой он располагал, была слишком надежна, чтобы Смит ему не поверил, и у Смита свело в желудке, когда Бьюэлл сказал, что может все это повторить, если захочет.

А он захочет. Если не снять с доски Римо.

– Подумайте об этом, доктор Смит, – сказал Бьюэлл – Избавьтесь от этого Римо. Или я начну ядерную войну.

– Зачем вам это? – вкрадчиво спросил Смит. – Вы ведь, вероятно, тоже погибнете, если начнется мировая ядерная война.

Бьюэлл захохотал. Это был смех сумасшедшего.

– Может быть, да, а может быть, нет. Но это будет моя война. Я выйду в ней победителем, потому что я начну ее и тем самым достигну своей цели. Пять миллионов призовых очков за начало ядерной войны. Или Римо, или это. Решайте!

– Мне придется подумать.

Смит решил потянуть время, чтобы компьютеры Фолкрофта проследили, откуда исходит телефонный звонок.

– Тогда я позвоню вам завтра, – сказал Бьюэлл. – Да, кстати. Ваши компьютеры не смогут засечь, откуда я звоню.

– Почему? – спросил Смит.

– У них было недостаточно времени. Все, что они выяснят, – это то, что я нахожусь к западу от Миссисипи, и это так. Всего хорошего.

Это было час назад, и Смит до сих пор смотрел сквозь затемненные окна на залив. Соединенные Штаты или Римо. Может быть, весь мир или Римо.

Когда вопрос ставится так прямо, могут ли быть какие-нибудь сомнения в том, каким будет ответ Смита? Вздохнув, он снял трубку и позвонил Чиуну.

* * *

Марсия попыталась заставить его съесть ужин, но Бьюэлл резко ответил ей, что занят.

Третья мировая война – пять миллионов очков.

Римо – пятьсот тысяч очков.

Памела Трашвелл – пока пять тысяч очков.

А теперь еще этот доктор Смит. Сколько очков дать ему?

Он вызвал на экран таблицу игровых результатов и принялся внимательно изучать столбцы цифр. Смит, вероятно, бюрократ и, вероятно, глуп. И он наугад решил дать Харолду В.Смиту всего десять тысяч очков.

До последующего перерасчета.

В самом центре гостиничного номера сидел на полу Чиун, обложившись стопками подколотых бумаг.

Смит молча ждал, пока Чиун обратит на него свое внимание, но старик-кореец был страшно занят. Смит видел, как Чиун вычеркивает машинописные строчки и вписывает новые, пользуясь для этой цели перьевой ручкой, обмакивая ее в старинную чернильницу, стоящую рядом на полу. Самый кончик его языка торчал из угла рта, что должно было свидетельствовать о том, насколько он сосредоточен. Руки его летали по бумаге с такой скоростью, что Смиту казалось, будто их очертания расплываются в тусклом свете. В конце концов Чиун вздохнул и положил ручку рядом с чернильницей. Движение было как бы самым обыкновенным, но в то же время чрезвычайно грациозным, и в результате перо и чернильница стали смотреться так, словно они вырезаны из цельного куска черного камня.

Не поднимая взор, Чиун произнес:

– Приветствую вас, о император. Ваш слуга извиняется за свои дурные манеры. Если бы я только знал, что вы здесь, все прочее было бы отброшено как несущественное. Чем я могу служить вам?

Смит, знавший, что извинения Чиуна – вздор, поскольку старик-кореец узнал бы его по звуку шагов, еще когда он шел по ковру в противоположном конце коридора, посмотрел на кипы бумаги на полу.

– Вы что-то пишете? – поинтересовался он.

– Слабое произведение, но искренняя попытка. Вы сможете этим гордиться, о император.

– Это не одно из ваших воззваний против ассассинов-любителей? – осторожно полюбопытствовал Смит.

Чиун покачал головой.

– Нет. Я решил, что еще не пришло время для того, чтобы развернуть общенациональное движение, имеющее целью искоренение некачественной работы. Когда-нибудь, но не сейчас. – Он помахал рукой с длинными ногтями над бумагами. – Это роман. Я пишу роман.