Конец игры - [39]

– У меня нет трупофобии, – заявил Франко. – И со мной все всегда было в полном порядке. Не пытайтесь приписать мне болезни, которых у меня нет.

И он с грозным видом огляделся по сторонам.

Выпивку им так и не подали. Вместо этого на балкон вышел Абнер Бьюэлл, облаченный в брюки и рубашку цвета хаки – слишком хаки, чтобы это можно было назвать домашней одеждой. На ногах у него были толстые шерстяные носки и дешевые кроссовки без шнурков. А волосы его, как всегда, были в безупречном порядке, и как всегда, казались пластиковыми.

Он предстал перед ними и заглянул в свой блокнот.

Наконец он поднял взор и обратился к Бондини:

– Ты. Я хочу, чтобы ты забил свою мать до смерти.

– Один удар большой палкой, – отозвался Бондини.

– Маленькой палкой. И медленно-медленно, – заявил Бьюэлл. Не дожидаясь ответа, он обратился к Хабблу: – А ты сыграешь главную роль в порнофильме "Моя любовь к горным козами. Тебе придется трахнуть трех овец. – И опять он не стал ждать ответа и вперил взгляд своих жестких глаз в Сташа Франко. – Я хочу, чтобы ты вступил в половую связь с обезглавленным трупом, скончавшимся три недели назад.

Он опустил блокнот и, не торопясь, оглядел всех троих своих гостей.

– Я хочу, чтобы вы знали что я передал вам троим в общей сложности шестьсот двенадцать тысяч долларов за последние двенадцать месяцев. С чисто формальной точки зрения эти деньги вы присвоили мошенническим путем. А теперь вы сделаете то, о чем я вас прошу, или вы не только перестанете получать деньги, но и не позднее сегодняшнего вечера в вашу дверь постучится полисмен. У вас есть шестьдесят секунд, чтобы решить какова будет ваша линия поведения.

Он направился в дом а когда дверь за ним закрылась, Бондини спросил:

– Как вы думаете?

Это была скорее мольба о помощи, чем вопрос.

– Не знаю, – ответил Хаббл. – А ты как думаешь?

– Я думаю, я не так уж сильно люблю свою мамашу. Меня в детстве постоянно кормили печенкой. Как можно любить человека, который пичкает тебя печенкой? Маленькая палка – это не так уж плохо.

Хаббл сказал:

– Мне всегда нравились овцы. Они очень приветливы. Да, вроде того.

– Я могу закрыть глаза, – заявил Франко. – И задержать дыхание. Трупы. Они все одинаковы в темноте. Я всегда так говорил.

Бьюэлл вернулся ровно через одну минуту. Он стоял перед ними, молча ожидая ответа. Наконец Бондини выпалил:

– Мы сделаем это.

– Все вы? – уточнил Бьюэлл.

– Да, – подтвердил Бондини. – Мы сделаем это. Все мы.

– Хорошо, – произнес Бьюэлл. – Это по десять тысяч очков за каждого. А теперь – вам не придется это делать.

– Что? – не понял Хаббл.

– Вам не придется это делать. Я просто испытывал вас, – пояснил Бьюэлл.

Хаббл охнул.

– Я хочу, чтобы вместо этого вы убили человека, – сказал Бьюэлл.

– Кого именно? – поинтересовался Франко.

– Это имеет какое-нибудь значение? – удивился Бьюэлл.

– Нет, – ответил Франко. – Это не имеет никакого значения.

– Никакого, – подтвердил Бондини.

– Совсем никакого, – поддакнул Хаббл.

Все трое испытывали огромное облегчение оттого, что им предстояло всего лишь убить человека. И какая разница, кого именно.

* * *

Машина надрывно хрипела, а стрелку термометра прочно зашкалило на красное. Машина ехала вниз по извилистой дороге, петляющей среди гор в направлении калифорнийского побережья. Римо выключил газ, перевел рычаг скорости в нейтральной положение и позволил машине свободно катиться вниз по дороге.

– Что ты делаешь? – удивилась Памела Трашвелл.

– Пытаюсь добраться до места, – ответил Римо. – Помолчи, если не хочешь идти пешком.

Машина, предоставленная сама себе, набирая скорость, неслась вниз по склону каньона, с ревом проносясь мимо магазинчиков размером с дверную коробку, где была выставлена рассада четырнадцати разновидностей бобовых, мимо длиннозубых хиппи в очках в металлической оправе и мимо женщин лет за сорок, все еще носивших замшевые юбочки с бахромой и мокасины на мягкой подошве. Один из поворотов машина проехала на двух колесах.

– Ты едешь слишком быстро, – сказала Памела.

– С чего ты это взяла? – удивился Римо.

Она возвысила голос, чтобы перекричать скрежет колес и свист ветра, врывавшегося в открытое окно.

– Потому что это долбаное авто сейчас перевернется! – крикнула она.

– Не перевернется, если ты сдвинешься чуть-чуть влево, – ответил Римо.

Она с трудом сдвинулась к середине переднего сиденья, а Римо вписал машину в левый поворот. На какое-то мгновение машину занесло, она поехала на двух правых колесах и опасно зависла в таком положении. Римо схватил Памелу за плечи, притянул ее к себе, и машина вновь опустилась на все четыре колеса.

– Следующий поворот я проеду с закрытыми глазами, – пообещал Римо.

– Пожалуйста, замедли ход, – взмолилась Памела.

– Ладно, – согласился Римо и нажал на тормоз. – Меня не волнует, доберемся мы до места вовремя, чтобы спасти мир от ядерной катастрофы, или нет.

– Что? – не поняла Памела.

– Ничего, – невозмутимо ответил Римо.

– Ты что-то сказал про ядерную катастрофу, – напомнила Памела.

– Я думал про машину, – сказал Римо.

– Неправда. Ты говорил о чем-то другом.

– Я забыл, – отмахнулся Римо.

– Нет, ничего ты не забыл. – Памела скрестила руки на груди. – Ты просто не хочешь мне сказать. Ты вообще ничего мне не говорил с тех пор, как мы выехали из Нью-Йорка. За всю поездку ты мне и трех слов не сказал. Я даже не знаю, как ты выяснил, что нам надо ехать в Малибу.