Конец игры. Биография Роберта Фишера - [78]
Жеребьевка цвета на первую партию не проводилась во время церемонии открытия, которую не удалось провести точно по графику. Спасский в элегантном костюме с клетчатой жилеткой сидел в первом ряду. Но другое кресло в первом ряду, где должен был находиться Фишер, оставалось пустым и бросалось в глаза. Пока произносились речи на английском, русском и исландском языках, зрители не находили себе места, вытягивая головы и обращая взгляды в сторону входа, полуожидая-полунадеясь, что в любой момент появится Фишер во всем своем великолепии. Но этого не случилось.
Доктор Макс Эйве, представлявший ФИДЕ, согласился на двухдневную отсрочку для Фишера. «Но если он не появится к 12-ти часам вторника к жеребьевке, он потеряет все права претендента», — заявил Эйве.
На Фишера, казалось, это не произвело впечатления: он хотел 30 % от сборов за билеты и не собирался лететь в Исландию, если его требования не будут удовлетворены. Сотни людей, уже купившие или забронировавшие авиабилеты, возвращали их компании «ICF». Прибывшие со всей Исландии на первую партию и не знавшие о переносе начала матча, разочарованные, покидали помещение для игры. Среди пишущей братии распространился слух (а всего было аккредитовано около двухсот журналистов и фотографов), что Фишер уже на острове, что он прибыл на подводной лодке, дабы избежать внимания прессы, и прятался где-то внутри страны. Хотя это был всего лишь слух, несколько газет и агентств — включая солидную «седую даму» «Нью-Йорк Таймс» — сообщили об этом, как о возможности.
Шахматная Федерация СССР выступила с жестким протестом против решения ФИДЕ отсрочить начало матча на 48 часов, в котором говорилось, что Фишер заслужил «безоговорочную дисквалификацию». Возлагая вину на Эйве, федерация предупреждала его, что будет считать матч «проваленным», если Фишер не появится в Рейкьявике к 12-ти часам 4 июля, — «дэдлайн», назначенный самим Эйве. И тогда последовали два неожиданных звонка, один из Англии, другой из Вашингтона. Они-то и спасли матч.
Журналист Леонард Барден позвонил исландским организаторам и сообщил им, что британский банкир и любитель шахмат Джеймс Деррик Слейтер пожертвует 125.000 долларов, чтобы удвоить существующий призовой фонд — если Фишер согласится играть. Миллионер Слейтер заявил: «Деньги мои. Я люблю шахматы и давно в них играю. Многие хотят видеть матч, и всё готово к его началу. Если Фишер не прилетит в Исландию, большинство людей будет разочаровано. Я хочу снять проблему денег для Фишера и посмотреть, есть ли у него другие проблемы».
Первая реакция Фишера была сплошным позитивом. «Грандиозно, — ответил он. — Я принимаю вызов». Позднее он сообщил журналистам, что не изучил предложение в деталях, и что решил играть матч, потому что «на кону престиж страны». И всё же потребовался еще один толчок, чтобы усадить его, наконец, за доску.
И таким толчком стал еще один звонок. Сэйди снял трубку, наверное, в двадцатый раз за день, полагая, что это очередная просьба об интервью или о заявлении со стороны Бобби. Но звонил личный секретарь Генри Киссинджера, советника по национальной безопасности при президенте Никсоне (впоследствии, государственный секретарь), желавший поговорить с Фишером. Бобби вялой походкой подошел к телефону, и Киссинджер начал говорить своим грудным голосом с немецким акцентом: «Самый слабый шахматист в мире звонит сильнейшему шахматисту планеты». Киссинджер сказал Бобби, что он должен отправиться в Исландию и победить русских в их игре. «Правительство США желает вам удачи, так же как и я».
После десяти минут беседы Бобби заявил, что будет играть «несмотря ни на что», и что интересы США он ставит выше собственных. Именно в этот момент Бобби увидел себя не просто шахматистом, а воином в Холодной войне, защищающим интересы своей страны.
После месяцев разочаровывающих переговоров миллионер Слейтер, поддержанный дипломатом Киссинджером, совершили невозможное. Что заставило Бобби бежать — на этот раз в Исландию? Очевидно, три вещи: гордость, деньги и патриотизм.
Чтобы избежать репортеров и публичного внимания, Бобби «контрабандой» переправили на самолете исландской авиакомпании «Лофтлейдир». Он совершил ночное путешествие с Ломбарди, которого заявил в тот же день своим официальным секундантом на матче. Ломбарди, крупный, бледнолицый, ревностный римско-католический священник, был, вероятно, главным вспомогательным актером драмы, развернувшейся в Рейкьявике. Тридцати пяти лет, на шесть лет старше Бобби, он стал первым шахматным мастером международного уровня, связанным с католической церковью, после Рюи Лопеса (XVI век) и Доменико Понциани (XVIII), оставившим заметный след в шахматах.
Жеребьевка цвета, которая должна была состояться днем в отеле «Эсья», привлекла внимание сотен журналистов, официальных лиц из ИШФ и членов обеих противоборствующих сторон — русских и американцев. Прибывшему Спасскому сообщили, что Фишер всё еще спит и прислал Ломбарди вместо себя. Вышедший из себя Спасский отказался от процедуры и в раздражении покинул отель. За ланчем он сообщил журналистам, что «не покидает матч», но Фишер ведет себя недостойно. «Я всё еще хочу играть, — сказал он, — но
