Конец главы - [55]

Стивен закурил и, нервно затягиваясь, продолжал:

— Тот апрель я всегда вспоминаю с ужасом, не дай Бог еще раз пережить такое. Питер был в панике. Полон раскаяния и отвращения. Он полюбил Миллисент и вдруг словно провалился в трясину… Вы не представляете, что такая особа может сделать с порядочным человеком! Брат был близок к самоубийству. Она превратила его любовь в какую-то мерзость, а потом ему же швырнула в морду — вот какое у него было чувство.

— После этого вы и написали «Пламя и пепел»?

Стивен круто повернул голову к Найджелу:

— А-а, вы читали? Да. Я начал тогда писать, чтобы не сойти с ума. Она так и не простила мне этой книги, — стихи проняли даже Миллисент, несмотря на ее слоновью шкуру.

Лицо Найджела осветилось догадкой…

— Ага, значит, у нее все же были основания для того, чтобы подправить верстку «Времени воевать». Я ведь не верил, что для этого было достаточно вашего нежелания переиздать ее романы. Она хотела отомстить автору книги «Пламя и пепел». Видимо, полагала, что вам придется отвечать за пометки «Надо!». Может, она даже грозила рассказать компаньонам, что поймала вас на месте преступления?

— Понятия не имею, что у нее было на уме, — с некоторым раздражением ответил Стивен. — Ведь нет никаких доказательств, что это она восстановила купюры. Но даже если и она, не думайте, что ею двигало желание отомстить Блэр-Чаттерли за Пола.

— Почему?

— Ей всегда было наплевать на Пола, — с горечью произнес Стивен. — Для нее Пол просто не существовал. Это входило в сделку.

— В сделку?

— Да. Я к ней пошел. Через две недели после того, как брат мне все рассказал. Думал, что сумею ее смягчить, в чем-то убедить… Я был почти таким же неопытным щенком, глупым идеалистом, как Питер. В тот месяц мы встречались с ней несколько раз. Конечно, не у нее дома — в кафе и так далее. Меня это многому научило. Ей было только девятнадцать, но, видит Бог, она знала все женские уловки. Поруганная невинность, пафос, негодование, панический страх, колебания, мужественная стойкость — она мне выдала полный набор. Что же, в конце концов я втолковал ей, что от Питера ждать больше нечего. И тогда я сделал такое предложение — сказал, что организую ей роды, на севере страны, за все заплачу, поеду туда с ней под видом мужа, а потом избавлю ее от ребенка. Она придумала для родителей версию, будто какой-то лондонский врач нашел у нее туберкулез, а подруга предложила ей деньги на лечение в санатории. Они, по-видимому, поверили. Уже в те годы она была искусной лгуньей, каких я в жизни не встречал.

Стивен Протеру умолк. Хмурое выражение лица, повернутого в профиль, напомнило Найджелу тот их разговор недельной давности, когда речь зашла о бескорыстии. «А может быть, мы утратили то самое, что выражает это слово?» — спросил тогда Стивен. Что ж, сам он однажды совершил вполне бескорыстный поступок. Найджел хотел ему об этом сказать, но Стивен резко его прервал:

— Одному дьяволу это было надо! Совести Питера это не облегчило. Он стал миссионером и два года спустя умер от тропической лихорадки в какой-то Богом забытой дыре.

— А мальчик? Пол? Кто его воспитывал? Вы?

— А кто же еще? — Голос Стивена сорвался на крик. — У Миллисент была поразительная способность уклоняться от всякой ответственности. Конечно, как я говорил, мы условились, что я ее избавлю от ребенка. Но, едва родив, она сумела вовсе отстраниться от него.

— Ага. Именно так и говорила миссис Блейн.

— А это еще кто?

Найджел объяснил.

— Миллисент ей все рассказала?

— О ребенке — нет. Но она говорит, что даже в детстве Миллисент умела отстраниться от своих проступков, сделать вид, будто их не было, и убедить в этом даже себя.

— Да. Помню, когда она кормила ребенка грудью — пришлось какое-то время, пока я нашел кормилицу, — у нее был такой вид, будто он не имеет к ней ни малейшего отношения. Будто она оказывает благодеяние чужому ребенку. Это было так нелепо, что я как-то раз не удержался от смеха. А она терпеть не могла, когда над ней смеются. Юмора ни на грош. Когда я сказал, почему смеюсь, она просто разъярилась. «Я его никогда не хотела, — сказала она. — И не желаю ни видеть его, ни слышать о нем, вот с этой самой минуты!»

— А потом?

— Что — потом?

— Потом она видела Пола?

— Нет. Всю эту историю сочла дурным сном. А у меня тоже не было желания с ней встречаться.

— Даже тогда, когда он погиб?

— Да. Полу сказали, что его мать умерла во время родов.

— А когда мисс Майлз появилась здесь?..

— Это была очень неприятная встреча для нас обоих.

— Но не могли же вы и тут ничего не сказать ей о Поле?

— Ах да, конечно. Вопрос этот, естественно, возник. У нее хватило нечеловеческой наглости спросить, как поживает «мой сын». Мой сын! Я сказал, что он был убит в бою десять лет назад.

— Как она к этому отнеслась?

Стивен Протеру, скорчив гримасу, по привычке громко фыркнул:

— Не поверите! Тут же изобразила сломленную горем мать. Почему я разлучил ее с Полом? Как допустил, чтобы его убили? У меня просто в глазах потемнело! Ну я ей всыпал!

— Это, наверное, и был тот скандал, который слышала Джин. Когда мисс Майлз обозвала вас лупоглазым. Кстати, Сьюзен…