Конец фильма, или Гипсовый трубач - [16]

— И вы родили? — спросил Кокотов, представив себя гуляющим по набережной с маленькой белокурой девочкой, примерно такой же, какой он запомнил Настю перед своим бегством из военизированного семейства Обиходов.

— Вы опять торопитесь! — нежно упрекнула Наталья Павловна. — Я пошла к отцу Якову. Батюшка успокоил меня, объяснив, что в небесной иерархии непременно найдется место не только чадам, умершим в младенчестве, но и абортированным зародышам, ведь они не виноваты в искусственном прерывании беременности. В своей крови покрестятся! Однако сначала он решил поговорить с моим мужем: Федя тоже был прихожанином храма Косьмы и Дамиана. Но Лапузин обозвал отца Якова штопаным экуменистом, а мне велел передать, что я не получу ни копейки.

— Почему? — заинтересовался Андрей Львович.

— Увы, мой спаситель, вся наша собственность, включая мою галерею и коллекцию советских ню, давно была записана на его бывшую жену, детей, тетю из Калининграда и даже Ахмеда, сторожа нашего дома в Рубляндии.

— Но… — удивился автор «Жадной нежности».

— Вы хотите спросить, как же я, Мата Хари, бизнес-леди и прочая, и прочая, и прочая — так оплошала? Отвечу: вся беда в моем воспитании. В нашем роду женщины всегда были небожительницами и о своем плотском происхождении вспоминали, лишь снисходя в супружескую постель. Бабушка ушла из семьи к актеру МХАТа Тархунову, и дедушка оставил ей квартиру, удалившись на дачу, более того, он аккуратно посылал половину профессорской зарплаты, пока она не одумалась и не вернулась. А мама! Ее мужьям после разрыва даже в голову не приходило делить имущество: чемоданчик с личными вещами — вот и все, что они забирали с собой. Правда, в конце концов после ее смерти все досталось Борику, но это — другое, это безумие стареющей женщины, нашедшей последнюю любовь! И я вообразить не могла, что Лапузин такой неандерталец! Все-таки доктор наук, директор академического института… Конечно, не надо было давать ему генеральную доверенность, но он объяснил: так проще уйти от налогов. Правильно американцы за неуплату налогов сажают, как за изнасилование! В общем, я сдала квартиру на Плющихе, перебралась в Ипокренино и взяла адвоката… Эдуарда Олеговича. Вы его видели, он сюда приезжал. Мы написали заявление в милицию, подали иск в суд, но Федя за годы, пока мы занимались бизнесом, так научился заносить взятки, что передо мной буквально выросла стена… А что я могла? Во-первых, у меня почти не было денег, а во-вторых, мне никогда никому не приходилось давать на лапу, в нашей семье я отвечала за «скифский взгляд»… И вот оказалась в чудовищном положении: беременная, без мужа, без денег, без надежды. Сначала мне закатила скандал, подкараулив у подъезда, жена Гоши, вернувшаяся из Владикавказа с детьми. Потом был суд, скорый, бессовестный и неправый. О, с каким торжеством Лапузин глядел на меня, униженную, проигравшую, обобранную! Наверное, именно так смотрел бы крепостной, по-скотски отымев барыню, вчера еще казавшуюся недосягаемой. Через два дня у меня случился выкидыш… И я поклялась отомстить!

Наталья Павловна замолчала, сделала несколько судорожных глотков из бокала, ее глаза переполнились слезами, которые, глубоко вздохнув, она смахнула со щек. Андрей Львович почувствовал к ней острую человеческую жалость и ту особую неловкость, какую обычно ощущает мужчина, если женщина с ним откровенничает на внутриутробные темы.

— М-да… Суд — такое место, где можно купить себе справедливости столько, на сколько хватит денег, — сказал он, чтобы скрыть смущение.

— Сен-Жон Перс? — уточнила, успокаиваясь, Обоярова.

— Конечно.

— Умнейший был человек! А Лапузину я отомстила, ох как отомстила! Наверное, не стоит вам рассказывать… — Она сделала движение, чтобы снова усесться Кокотову на колени.

— Расскажите! — взмолился он, страшась, что горячая пионерка сразу нащупает его слабое место.

— А-а-а — до кучи! — Она вернулась в кресло и махнула рукой так, словно решилась вставить просроченную кредитку в испорченный банкомат. — Слушайте! Федя уехал в турне по университетам Америки и Канады с циклом лекций «Генетика под пятой тоталитаризма». Я позвонила Алсу и попросила о встрече. Поверьте, у меня и в мыслях ничего такого не было! Просто хотела нарассказать ей всяких гадостей про Федю, а главное — попасть в наш пентхаус, чтобы забрать кое-какую одежду и достать из укромного местечка безделушки: кольца, брошки, бусы… Адвокат подал кассацию — и нужны были деньги. К моему удивлению, девушка охотно согласилась. Я нарочно оделась очень строго, почти траурно и стояла на пороге с таким зверским лицом, точно в кулаке у меня зажат пузырек с серной кислотой. Бедняжка жутко побледнела и попятилась, но я улыбнулась и вручила ей спрятанные за спиной желтые розы — мои любимые цветы. Алсу обрадовалась и пригласила меня войти.

Боже, что этот неандерталец сделал с квартирой! Все, буквально все, к чему прикасалась моя рука, было уничтожено и разгромлено. Выложенная по моему рисунку плитка в ванной зверски сбита молотком, бра в стиле ар-нуво, купленные в Праге, вырваны с корнем, картины исполосованы бритвой… Наряды, которые я любовно выискивала по бутикам Европы и Америки, искромсанные ножницами, вперемешку с мусором были свалены в черные пластиковые мешки и дожидались меня в гардеробной. Лапузин предвидел, что я приду в его отсутствие, и приготовил сюрприз. Бедная девушка страшно смутилась и огорчилась за меня: женщины знают, что найти в магазине подходящее платье не легче, чем новый элемент в таблицу Менделеева. Но я лишь пожала плечами, делая вид, будто утрата гардероба, собиравшегося годами, меня не беспокоит, и предложила выпить за ее счастливую семейную жизнь с Лапузиным. Она тяжело вздохнула и согласилась. К счастью, мерзавец не догадался опустошить бар и вылить в раковину мои любимые вина. Мы пили розовое французское шампанское, и я убеждала растерянную девушку, что не держу на нее зла, что наш брак с Федором себя исчерпал, что я с чистым сердцем уступаю ей свое место у семейного очага, только умоляю не повторять моих ошибок, слишком доверяясь Лапузину. После второй бутылки милая дурочка призналась, что всегда издалека восхищалась мной и, когда я изредка заезжала в институт, старалась запомнить, как я одета.