Конец Бабблкунда - [3]

У края джунглей стоит опаловая беседка, мерцающая в огнях озера; сюда приходит Нехемос по вечерам; и вся беседка увита пышно цветущими орхидеями джунглей. А рядом с беседкой – гаремы Нехемоса.

Четыре гарема у Нехемора; в одном – крепкие женщины с северных гор, в другом – темнокожие хитрые женщины джунглей, в третьем – женщины пустыни с блуждающей душой, что чахнут в Бабблкунде, и в четвертом – принцессы его племени, со смуглыми щеками; в них течет кровь древних фараонов, и красотой своей они соперничают с Бабблкундом. Они ничего не знают ни о пустыне, ни о джунглях, ни о суровых северных горах. Женщины племени Нехемоса одеваются в простые платья и не носят украшений, ибо знают они, что фараон устает от пышности. Одна лишь Линдерис, в жилах которой течет царственная кровь, носит украшения – это Онг Зварба и еще три драгоценных камня поменьше, добытых со дна морского. И камня, подобного Онг Зварба, нет ни в тюрбане Нехемоса, ни в самых заповедных уголках моря. Тот же бог, что создал Лингерис, давным-давно создал Онг Зварба; она и Онг Зварба сияют одним светом, а рядом с этим чудесным камнем сверкают три меньших морских камня.

Все затихает, когда царь сидит в опаловой беседке у священного озера, окруженного цветущими орхидеями. Звук шагов усталых рабов, что ходят с разноцветными огнями, не доходит до поверхности. Давно уснули музыканты и смолкли голоса горожан. Лишь донесется порой, почти как песня, вздох какой-нибудь из женщин пустыни, или жаркой летней ночью кто-нибудь из женщин гор запоет песнь о снеге. Да ночь напролет в пурпурных садах заливается соловей; остальное все безмолвно; любуясь Бабблкундом, восходят и заходят звезды. Холодная несчастная луна одиноко плывет, между ними, Город Чудес окутывает ночь, и наконец Нехемос, восемьдесят второй в своем роду, поднимается и тихо уходит.

Путник замолчал. Долго ясные звезды, сестры Бабблкунда, слушали его, ветер пустыни поднимался и шептался с песком, который незаметно колыхался; никто из нас не двигался и никто не спал, даже не от восхищения его рассказом, но от мысли, что через два дня мы собственными глазами увидим этот удивительный город. Потом мы завернулись в одеяла. Улеглись ногами к тлеют углям костра и тотчас заснули, и сны наши множили славу Города Чудес.

Взошло солнце, и заиграло на наших лицах, и осветило лучами своими пустыню. И встали мы, приготовили утреннюю трапезу, и, поев, путник простился с нами. А вознесли хвалу его душе перед богом земли, откуда пришел, его родной земли на севере, и он вознес нашим душам перед богом людей той земли, откуда шли мы.

Еще один пеший путник нагнал нас; его одежды превратились в лохмотья; казалось, он шел всю ночь и смер тельно устал; мы дали ему пищи и питья, и он принял с благодарностью. Мы спросили, куда он идет, и он ответил: «В Бабблкунд». Тогда мы предложили ему верблюда, сказал: «Мы тоже идем в Бабблкунд». Но он ответил непонятно:

– Нет, спешите вперед, ибо печальная участь – не увидеть Бабблкунда, пока он еще стоит. Спешите вперед и взгляните на него; и тотчас бегите прочь, на север.

И хотя мы не поняли его, мы тронулись в путь, ибо он был настойчив, и продолжали идти на юг по пустыне. Ещё до полудня мы достигли оазиса с источником, окруженным пальмами. Напоили выносливых верблюдов. Наполнили свои фляги, утешили глаза свои созерцанием зелени и много часов пребывали в тени. Иные заснули, но каждый из тех, кто не спал, тихо напевал песни своей страны о Бабблкунде. Почти вечером мы снова двинулись к югу и шли по прохладе, пока солнце не закатилось. А когда мы разбили лагерь и уселись у костра, нас опять нагнал человек в лохмотьях, который весь день шел пешком, и мы опять дали ему пищи и питья, и он заговорил, и говорил так:

– Я слуга Бога моего народа и я иду в Бабблкунд, чтобы исполнить то, что повелел он мне. Бабблкунд – самый красивый город в мире, никакой другой не сравнится с ним; даже звезды завидуют его красоте. Он весь белый, с розовыми прожилками в мраморе улиц и домов – словно пламя в белой душе скульптора, словно страсть в раю. Давным-давно он был высечен в священной горе. И вырезали его не рабы, но художники, которые любили свое дело. Они не брали за образец дома людей, но каждый ваял то, что стояло перед его внутренним взором, воплощая в мраморе видения своей мечты. Крышу одного дворца венчают крылатые львы, расправившие крылья, подобно летучим мышам; и каждый размером со льва, сотворенного Господом, а крылья их больше любых крыл в мире; один над другим стоят они, числом больше, чем под силу счесть человеку, и все выточены из одного куска мрамора, и из него же высечен зал дворца, что высится на высеченных из того же куска мрамора ветвях дерева-папоротника, созданного руками каменотеса из джунглей, любившего высокие папоротники. Над Рекой Преданий, слившейся с Водами Легенд, мосты – как сплетенные ветви глицинии, увитые ниспадающими лианами с названием «золотой дождь». О! Прекрасен белоснежный Бабблкунд, прекрасен, но горд; но Бог моего народа, наблюдая великолепие города, увидел, что Нехемосы поклоняются идолу Аннолит, а весь народ – собаке Вос. Прекрасен Бабблкунд; но увы, я не могу его благословить. Я мог бы жить на одной из его улиц, любуясь на таинственные джунгли, где цветы орхидей тянутся к солнцу, выбираясь из тьмы. Я мог бы любить Бабблкунд великой любовью, но я слуга Бога моего народа, а властитель Бабблкунда согрешил тем, что поклоняется идолу Аннолиту, а народ его – собаке Вос. Увы тебе, Бабблкунд, увы, я уже не могу повернуть назад – завтра я должен проклясть тебя и напророчить тебе гибель, Бабблкунд. Но вы, путешественники, что были так гостеприимны, садитесь на верблюдов и поспешите, ибо я иду выполнять повеление Бога моего народа и не могу больше медлить. Спешите увидеть красоту Бабблкунда, пока я не проклял его, и тотчас бегите на север.