Конец атамана Анненкова - [16]

Справедливости ради следует заметить, что Ионову доставало на этот раз трезвости считаться с таким горьким и упрямым фактом, как невозможность изгнать всех новоселов с земель, смежных с казачьими.

Анненков думал по-другому.

Забавляясь сигарой, он видел, конечно, что дебаты на крестьянских съездах отражают острейшую борьбу не только между новоселами и званым казачеством, но и внутри казачества между верхушкой и голытьбой, между пришедшими с фронта и тыловиками. Привыкший рубить, а не развязывать, он искал способа освободиться от опеки Ионова, похоронить его идею оказачивания и, скрутив новоселов, утвердить над Семью реками одну господствующую фигуру казака-хозяйчика.

И вот как-то в степи лейб-атаманцы Анненкова перехватили по его тайному приказанию кавалькаду из трех всадников - Ионова, его ординарца и члена войсковой управы, - закрыли их под замок и напустили такого страху, что Ионов, схвативши перо, написал Анненкову унизительнейшую слезницу: дескать, обещаю тебе, боевой коллега, забросить «навечно» всякие занятия политикой и «до кончины своей пребывать в домашнем кругу, разделяемом любящей женой и детками».

Анненков сделал вид, что генерал был схвачен в типчаках и сунут под замок без его ведома, выпустил узника, извинился и тут же издал приказ, расклеенный назавтра на всех столбах и заборах: в приказе, на всеобщую потеху, рассказывалось о похождениях «храброго генерала Ионова», приводилась выдержка из его письма.

Ионов смотался в Омск и не вернулся.

Расчищая дорогу к «единодержавию», Анненков наводил мосты и к Алаш-орде, контрреволюционной буржуазно-националистической байской организации. Он сформировал два алашских полка, потом еще один, именуемый конно-киргиэским, а для управления «мыслью и духом» личного состава этих соединений - аппарат мулл, явно алашордынской ориентации. Сначала это было сделано для 5-й стрелковой дивизии, приданной ему приказом командира Степного корпуса.

В приказе говорилось:

«Для удовлетворения религиозно-нравственных нужд джигитов киргизских полков разрешаю пригласить лиц мусульманского духовенства (мулл) с отпуском на содержание средств из казны по норме, установленной постановлением Совета министров от 1 июля с. г. за N° 430 для священников войсковых частей».

Кандидаты в муллы проходили испытания, а назначались они и перемещались только приказом атамана.

Таким, примерно: «Вьючно-верблюжьего военного батальона исправляющего должность муллы Бектимирова Дишислама перевожу на службу в 3-й конно-киргизский полк» (из приказа N 240 за 1919 год).

Общественный обвинитель Мустамбаев, казах по национальности, констатировал в своей речи, что Анненков, служивший до войны в Туркестане, хорошо знал жизнь, быт и язык коренного населения, но, так же, как и Колчак, презирал его, не обнаруживая намерения устраивать народности этого края.

- Казалось бы, он должен был задаться вопросом: ну, победим большевиков, а что дальше? - говорил обвинитель. - Этот вопрос не занимал его, да и не мог ^k занимать. Молодчики его пороли казахов, таранчинцев, Г дунган и думали, что казахи, таранчинцы и дунганы только для этого и существуют. Пороли и - достаточно!

Мустамбаев отмечал, что Анненкова могли занимать лишь нарождающаяся национальная буржуазия Туркестана и Алаш-орда - опереточное правительство, игрушка в руках деятелей такого сорта, как генерал Дутов и он, Анненков.

С национальной - казахской и киргизской - буржуазией Анненков заигрывал.

Чтобы подтвердить эту мысль, обвинитель сослался, в частности, на представление атаману, сделанное ему одним из подчиненных штабов: «…Я уже докладывал, что в этом, Уль-Турфанском, районе должны находиться представители киргизских и каракиргизских родов. Во главе последних стоит один из рода Сарыбачишей. Его можно найти в Кашгаре или Аксу…

Привлечь его и других [к сотрудничеству с нами] можно следующими мерами:

1) выдавать определенное жалованье,

2) гарантировать переход в полное вечное владение земельного участка на урочище Ак-Пикет Пишпекского уезда,

3) гарантировать присоединение к Сарыбачишевской волости Пишпекского уезда соседних волостей,

4) пообещать… что, по крайней мере в первые годы, волостными управителями в Сарыбачишевской волости будут только лица, желательные для главарей этого рода».

Кем же был этот человек? Каким он рисовал себе будущее - для себя, для края Семи рек?

Анненков любил фотографироваться. И всюду - среди конвойцев-телохранителей, в компании французского генерала Дюкю, с приближенными и Денисовым под зловещим черным штандартом, на белоатласном кокетливом аргамаке и даже у гимнастического коня - это самодовольный царствующий сотник.

Жест, поза.

Староказачий, любовно ухоженный чуб, вздымающий фуражку. В оппозиционных Анненкову белоэмигрантских газетах эту карамельную внешность называли «патре-том».

Но вот совсем другое: на неуловимом для глаза очень низком сиденьице - восточный владыка в цветастом восточном халате, полы которого заброшены выше колен, в роскошной меховой шапке, калмыковатая раскосинка утонула в сытой блаженной улыбке.

Это барин по духу.

Он знал слово «демократия» и даже пользовался им. Соглашался с идеей Учредительного собрания. И даже на суде. Вот так к примеру: