Конец атамана Анненкова - [15]

О людях Анненкова, как помнит читатель, Болдырев говорил: были сыты, хорошо одеты и не скучали. Не слишком опасная, по преимуществу полицейская, сытая и нескучная служба у Анненкова могла привлекать к нему и действительно привлекала людей, лишенных настоящей опоры в жизни, искателей легкой добычи, дезертиров, уголовников.

Свидетеля из анненковцев спросили в суде:

- Не помните ли, чем вас полковой артельщик жаловал на завтрак?

- Борщ со свининой, кулебяка, гречневая каша…

- На обед?

- Обратно борщ. Иногда вытекали шаньги, бублики.

- А горилка?

- Первач из-под полы, маньчжурский спирт, французское вино.

Отряд Анненкова пополнялся, как уже отмечалось, и за счет мобилизованных. Их-то по преимуществу и присыпали потом пески Ала-Куля, они-то и устраивали восстания, брели, ища на горизонте желанный и ненаходимый Карагач.

Но главной жилой штабов пополнения была добровольщина.

Что же, помимо сытных наваров и первача, влекло чубатые и стриженых в стан атамана, кого записывали в свои книги военные чиновники?

К Анненкову липла, главным образом, состоятельная часть Сибирского и Семиреченокого казачьих войск, кулацко-атаманская верхушка, а в определенной части и середняки, привлекаемые посулами навечно укрепить на Руси казачьи привилегии.

Крепко держалась атаманская верхушка за царский надел, за аграрные привилегии. И потому, когда Анненков, завладев казачьей реликвией - знаменем Ермака, принялся распускать слухи, что он вернет казакам казачье, кулаки, званое казачество, да и вообще дюжие хозяева из казаков потянулись в его стан. Выиграл Анненков две-три стычки на Верхне-Уральском фронте, побил безоружных мужиков в Черном Доле, осадил лепсинцев, кстати не казаков, а новоселов - вот и оброс оравой. А когда одержал победу в собственном лагере, над своим конкурентом генералом Ионовым, тогда уже все четыре туза попали ему в руки.

Традиционное истолкование Анненкова - каратель, эсеры.

Это верно, конечно, но не полно.

Каратель был еще и политиканом. Мелким, мелкотравчатым, и все-таки политиканом. Он делал попытки воссоздавать, восстанавливать прошлое и, следовательно, был здесь тем же, чем был и везде - разрушителем. Невозможно восстановить прошлое, не разрушив настоящего.

Эта обманчиво позитивная деятельность - проведение крестьянских съездов, чисто платонические занятия денежным хозяйством, устройство новых управлений и постовых служб милиции и пр. и пр. - имела своей изнанкой заботу о дюжем казаке-хозяйчике. Аннеьжов хотел возврата замшелого средневековья в хозяйстве и быте казачества, в котором, по выражению Владимира Ильича, «можно усмотреть социально-экономическую основу для русской Вандеи»¹⁵.

Три привилегии сибирского казачества: земельный надел от царского каравая размером в 52 десятины на хозяина с запасом до 10 десятин, территориальная обособленность и, наконец, войсковой круг, войсковой атаман, или иначе особое управление, чаще других казачьих прав становились предметом разговора в судебном заседании.

Округой Семи рек правили одно время два царька - самозваный атаман Анненков с его мнимо-партизанской дивизией и «законный» атаман Ионов, «помазанный» на атаманское место решением казачьего круга Семиречья. У Ионова было куда меньше головорезов, чем у Анненкова, но он был «единодержцем» булавы, символа власти над казаками, и с этим нельзя было не считаться.

В суде Анненкова спрашивали:

- Значит, вы и генерал Ионов собирали крестьянские съезды?

- Да.

- С каким главным вопросом?

- Сплошное оказачивание района Семи рек.

- Чья это идея?

- Ионова.

- Цели?

- Устранение борьбы и раздоров. Крестьяне-поселенцы переписываются в казачье сословие, и тем самым кладется конец вражде между ними.

- Вы разделяли этот проект? Анненков усмехается: нет, конечно.

К месту съездов он по обыкновению прибывал с пунктуальностью главнокомандующего на холеном гарцующем Мавре, в эффектном мундире лейб-атаманца или кирасира, всегда с оравой телохранителей, пестрых, как попугаи, и, устроившись на низком походном стульчике в стороне от президиума, молча курил сигару. Речей он не произносил - слушал. Речи, плавные, как архиерейские проповеди, полные патетики и старых слов, были сладкой ношей другого устроителя съездов - Ионова. Внешне они казались друзьями. Но это были два паука в банке, всецело поглощенные одной задачей: сожрать друг друга.

Сущность политики тотального оказачивания как нельзя лучше выражает и разъясняет сам Ионов приказом N ЗЗ/б от 20 декабря 1918 года, вот два извлечения из этого приказа:

«Семиреченское казачество призывает все крестьянское население старожильческих русских поселков области, ближайших к казачьим районам, и тех новоселов, кому противна коммуна, а дорога Россия, влиться в казачество со всеми землями».

И чуть ниже:

«Казачество не может и не в силах призвать теперь в свою среду поголовно и без разбора всех крестьян-новоселов ввиду враждебного отношения к станицам и старожильческим поселкам их значительного большинства, которое добровольно шло в передовых рядах большевизма на разрушение и на попрание права и свободы русского народа».

Цель ясна: всех, кому не по душе Советы, собрать в единый кулак. «Во казаки»