Концессия на крыше мира - [28]

— Эди, к чему такое самобичевание? Неужели нельзя в иных формах выразить свою скорбь?

— Что означает смерть? — как-то не в тон спросила вдруг Эди.

— В мире меньше стало одним человеком. Разве это может быть поводом для утраты цели в жизни? Эди! Дунбей был цельным человеком… Дело, в борьбе за которое… э… он умер, живо… И, может быть… Нет — безусловно… Это дело ждет вас также, как и меня.

Соколов не был оратором. Его простые слова в другой обстановке, в другое время прошли бы, быть может, незамеченными, затерялись бы среди мелочей жизни.

Сейчас, в ту минуту, когда Эди жила только мыслями о Дунбее, напоминание о словах, сказанных в заветный вечер — в последние часы жизни Дунбея — стало для нее призывом, и ее неудержимо потянуло на улицу, чтобы закричать:

— Евразии грозит серьезнейшая опасность!

Соколов снова заговорил, на этот раз — о будущем человечества. Его речь звучала убедительно, он был воодушевлен.

— Ценность нашей жизни измеряется не отдельными переживаниями. Нужны действия, активное вмешательство в окружающие нас условия, иначе человек, частица, ничтожная частица огромного коллектива, становится совершенно ненужным для целого. Нужно ли скорбеть по ушедшем?.. Нужно… Но только в определенных рамках, только в таких формах, которые не противоречат смыслу существования, в формах, гармонирующих, созвучных с общей целью коллектива. И разве нельзя найти удовлетворение в общем деле?!

Он заразил девушку своим пафосом. Она слушала его со все возраставшим вниманием.

Впервые в жизни она задумалась над основным вопросом бытия: о смысле жизни отдельного человека.

Эди привыкла стоически относиться ко всему, что с ней случалось. Она легко перенесла разрыв с отцом, потому что инстинктивно чувствовала, что их пути бесповоротно разошлись. Но сейчас надо было решать еще более важный вопрос.

«Да, несомненно, другого пути нет. Соколов прав».

Эди держалась великолепно. Тело Дунбея, по ее желанию, было сожжено.

Она задумчиво шла рядом с Соколовым в крематорий.

Ее охватило какое-то своеобразное чувство. Она была как- то слишком сдержанна, даже как бы безучастна.

— Сегодня я приступаю к работе, — сказала она спокойно Соколову, когда они вернулись из крематория. — Нет, не совсем так: мне хотелось бы принять непосредственное участие именно в том деле, за которое погиб… — ее голос дрогнул, — Джонни Дунбей!

Соколов молчал: он не знал, что сказать Эди. Но потом решился.

— Мы еще точно не знаем, какая именно опасность грозит Евразии. Правда, благодаря нашим наблюдениям, нам известно, что ваш отец предложил Элиасу Моргану с помощью теллита захватить весь мир. Каким путем он предполагает осуществить этот план, для нас пока неразрешимая загадка.

Соколов считал необходимым поделиться с Эди всем, что только ему было известно. И он не умолчал ни о малейшей подробности в переговорах Мак-Кертика с Морганом. Познакомил ее с методами работы Моргана.

— Я лично придаю мало значения плану Моргана и убежден, что даже применение трансформаторов не даст им решающего перевеса.

Эди отнеслась к сообщению гораздо серьезнее, чем этого ожидал Соколов.

Она горела негодованием и ненавистью.

— Мы должны немедленно проверить бумаги и чертежи Джонни. Я уверена, что среди них мы найдем наводящие нити. Ведь он был ближайшим помощником… — она не закончила: ей трудно было выговорить слово — «отца».

Схватив Соколова за руку, она повернулась по направлению к квартире Дунбея.

В кабинете Дунбея не оказалось ни одного клочка бумаги.

Выяснилось, что в день отъезда Мак-Кертика, еще при жизни Дунбея, в комнату приходил Кингуэлл и, под предлогом подготовки для перенесения Дунбея домой, очистил кабинет от «лишней мебели».

Кинулись разыскивать Кингуэлла.

На территории концессии его не оказалось.

Эди не теряла присутствия духа. Она предложила немедленно связаться с Институтом имени Рыкова и посоветоваться с Киссовеном. Кингуэлл не мог оставить пределов Евразии. Поэтому следовало попытаться организовать спешную погоню.

Соколов был восхищен энергией Эди. Он крепко пожал ее руку, и они снова вместе отправились на радиостанцию.

Меры были приняты. Киссовен одобрил идею Эди.

Девушка и Соколов с волнением ждали результатов.

Все было напрасно. Несмотря на тщательнейшие розыски, Кингуэлла невозможно было найти.

Эди была неутомима. Она предлагала все новые планы и решила прибегнуть к хитрости в предстоящей борьбе.

Ее план состоял в том, что она вернется к отцу, разыграет сцену примирения и попытается завладеть чертежами.

Соколов категорически отказался дать свое согласие на выполнение этого плана.

— Мак-Кертик будет, несомненно, слишком осторожен в хранении чертежей и вряд ли можно рассчитывать на успех такого предприятия. Кроме того, — сказал он, потупясь, — нам… тяжело отпускать вас на такое рискованное дело…

— И мне будет тяжело без вас… Я бы предпочитала… вместе бороться и, если нужно, вместе умереть… Однако, я все-таки обязана попытаться.

XXVI ВСТРЕЧА

Лазурная гладь Атлантического океана приветливо ласкала глаза Терехова и генштабистов.

Прекрасное солнечное утро 19 августа дышало какой-то особой прелестью на экране.

Причудливые формы скал Ньюфаундленда, четко обрисовывавшихся в светлом пятне на стене, могли бы привести в восторг любого натуралиста — любителя природы.