Концерт по заявкам - [9]

Между мною и Виктором есть одна тайна, известная только лишь нам двоим.

Было это давно, спустя примерно года два после того, как я разошлась с мужем.

Случилось так, что однажды, после какого-то долгого редакционного совещания, Виктор проводил меня до дому и зашел ко мне выпить чаю.

Он был, как и я, одинок, совершенно свободен и с той поры начал захаживать ко мне. И я постепенно стала привыкать к нему и даже уговаривала себя: «Да, он не очень умен, не шибко интеллектуален, но он добрый, мягкий, с ним спокойно, мне будет с ним легко…»

Так продолжалось долгое время. Потом я уехала в командировку, а когда вернулась, то все та же Алла немедленно, в первый же день позвонила мне домой и сообщила новость:

— Лилька из машинного бюро обратала Виктора…

Я не стала расспрашивать его, как это все случилось, не стала выяснять отношения. Пуще всего я боюсь выяснять отношения, требовать объяснений, длительных и всегда бесполезных разговоров.

Я встретила Виктора через два дня в редакции, весело, как ни в чем не бывало поздоровалась с ним и прошла мимо. И он, я поняла это по его глазам, вздохнул с облегчением: ничего страшного не произошло, я ни в чем не упрекаю его, не собираюсь скандалить и требовать правды, одной только правды, ничего, кроме правды…

С той поры прошло уже немало времени. Давно уже все позабыто, погребено, как выражаемся иной раз мы, газетчики, под грузом лет. А сам Виктор, привыкнув делиться со мной, приходя в редакцию, первым делом начинает рассказывать о всех перипетиях своей семейной жизни, которую нельзя назвать удавшейся.

По-моему, он так и не сумел полюбить Лильку, однако боится ее не на шутку.

Должно быть, в скором времени он успел убедиться в своей ошибке, но уже ничего нельзя было поправить, от Лильки невозможно было избавиться, она вцепилась в него поистине как бульдог, а потом пошли дети, один за другим.

За неполные девять лет брака Лилька родила пятерых, троих мальчиков и двух девочек. Ходили слухи, что недалек день, когда на свет появится шестой.

Разумеется, она ушла с работы, единственным работником в семье остался Виктор, материально им жилось не ахти, хотя за эти годы они переехали из деревянного дома на окраине в большую, просторную квартиру на Ленинском проспекте (выхлопотал наш главный). Но вся беда заключалась в том, что Лилька постоянно донимала Виктора скандалами, сценами ревности, пустыми, беспочвенными придирками, и он, доведенный ею до белого каления, нередко оставался ночевать в редакции.

Тогда утром в редакцию обычно являлась Лилька, значительно погрузневшая за эти годы, не здороваясь ни с кем, прошествовав по извилистым коридорам редакции, она непременно находила Виктора, где бы он ни обитал в эту минуту — в буфете, в фотолаборатории, в кабинете главного редактора или в подсобке вахтера.

Разыгрывалась немая сцена, в которой Лилька сверкала глазами, а Виктор, напротив, прятал от нее виноватый взгляд.

И все кончалось апофеозом, ставшим привычным: Виктор шел опустив голову, так, словно его ведут на заклание, а позади него шагала неумолимая Лилька, препровождая непокорного мужа в семейное гнездо.

Я с грустью смотрела на бледное, даже словно бы немного отечное лицо Виктора.

Как же он изменился за эти годы!

Вдруг разом постарел, поскучнел, когда-то огневые яркие глаза стали равнодушными, возле губ появились брюзгливые складки.

— Слушай, старуха, — он протянул мне письмо в синем конверте. — Снова все о той же семье Праховых…

— Мне кажется, весь город сговорился писать о них, — сказала я.

— Именно так.

Он присел возле меня на диван.

— В отделе писем хоть целую полку можно посвятить письмам о семье Праховых, — сказала я.

Виктор зевнул, закрыв на секунду глаза.

— Наверно.

— Ты что, не выспался? — спросила я.

— Нет, это я так, на нервной почве. Вернемся к Праховым, бывают же такие люди, верно?

Слегка заплывшие глаза его мечтательно сощурились.

— Да, бывают, — согласилась я.

Семья Праховых жила в небольшом городке, под Вязьмой; было их всего пятеро: отец, мать, трое детей.

Полгода тому назад наша газета объявила конкурс среди читателей: «Лучший человек, которого я знаю».

Само собой, было получено много писем: читатели, как я успела убедиться за годы своей работы, любят по любому поводу обращаться в газету. Иные читатели предпочитают, чего, кстати, я никак не могу понять, знакомить общественность посредством газеты со своими личными, даже интимными перипетиями.

Порой мне хочется собственными глазами увидеть того человека, который пишет для всеобщего сведения:

«Мы познакомились на танцплощадке, через два дня подали заявление в загс. Три месяца жили хорошо, а потом она оказалась такой стервой, что даже и вообразить себе трудно».

И приводит различные примеры, характеризующие стервозность своей избранницы. И просит через газету хорошенько наказать ее, чтобы в другой раз неповадно было…

Однажды я не выдержала, получив подобное послание, отправилась поглядеть на того, кто писал его, благо писавший это письмо жил буквально рядом со мной, в следующем переулке.

Я позвонила в квартиру, и — надо же так — он сам открыл мне дверь. Я сразу узнала его, потому что представляла себе именно таким: еще молодой, лысоватый, с усиками на узком, треугольном лице, бегающие глаза, умильно сложенные губы…