Концерт для скрипки со смертью - [16]

– Да, я знаю такое. Но это выглядит странным выбором.

– Он дает глубокую анестезию очень быстро. Разумеется, он и выводится очень быстро – за исключением того, что бедное дитя получила достаточно, чтобы свалить и лошадь. Расточительные они ребята, эти убийцы.

– А ты уверен, что ей ввели именно пентатол? Никаких других наркотиков?

– Ну конечно, я уверен. Как я тебе уже сказал, эта штука улетучивается очень быстро, но если вводишь достаточно много, то парализуется дыхательная система жертвы. Они перестают дышать, и смерть наступает без борьбы.

– По-видимому, лишь врач мог иметь к нему доступ?

– Да, но даже не всякий врач. Это должен быть анестезиолог из больницы или кто-нибудь с доступом к наркотическим средствам больничной операционной. Обычный терапевт, выписавший на него рецепт, не сможет купить его или достать. Доступ к нему настолько труден, что, я думаю, несложно будет определить источник. Если б это был я, то я бы...

– Я думаю, они хотели, чтобы пентатол был обнаружен, – внезапно перебил его Слайдер.

– Что это значит?

– Ну посмотри сам – никаких попыток спрятать тело или придать всему видимость самоубийства. Они должны были знать, что ее долго не будут разыскивать. И потом эти порезы на ноге.

– А, да, порезы. Нанесенные после смерти, конечно.

– Да.

– Очень острым лезвием. Они были глубокими, но совершенно четкими – никаких раскромсанных краев. Уверенная крепкая рука и что-то вроде старомодной опасной бритвы, но с более коротким лезвием.

– Может быть, скальпель, – тихо произнес Слайдер.

– Да, боюсь, что так. Точно как скальпелем. – В трубке воцарилось молчание, наполненное лишь гулким электронным шумом на линии. – Билл, мне это не нравится. Ты тоже думаешь о том, о чем я сейчас подумал?

– Это выглядит, – медленно проговорил Слайдер, – как казнь, приведение приговора в исполнение.

– Pour encourager les autres[4], – сказал Камерон на своем ужасном французском с шотландским акцентом. – Буква «Т» – Traitor – «Предательница»? Или Talker – «Болтунья»? Но поставим рядом пентатол, скальпель и твердую уверенную руку, и тогда появляется хирург. Вот что мне не нравится.

– Мне не нравится ни одна часть этого набора, – ответил ему Слайдер. Казнь? Во что же она влезла, эта девочка с ее нетронутым телом?

– Ладно, ты получишь свою копию рапорта еще сегодня к полудню, если повезет. Когда начнешь следствие?

– Сразу же, как только смогу. По крайней мере, здесь нет расстроенных родителей, шумно требующих выдачи тела.

– Ты, значит, еще не идентифицировал ее?

– Да нет, уже, но у нас пока нет данных о ближайших родственниках, и никто не запрашивал о ней. Вообще ничего.

Наверное, в его голосе прозвучало то, что он чувствовал, так как Камерон мягко сказал:

– Она ничего не могла почувствовать, понимаешь? Это должно было быть очень быстро и легко, как умерщвление из милосердия. Они просто усыпили ее, как старую собаку.

Глава 4 Раскопки ради булочки с маслом

Анн-Мари Остин жила в изношенном трехэтажном здании рядом с Чизвик-Хай-Роуд. На парадной двери было три звонка с бумажными табличками: Гостин, Барклей и Остин. Продолжительное нажатие на нижний звонок произвело на свет вероятную миссис Гостин, прежнюю хозяйку дома, которая ныне жила в качестве льготного арендатора на первом жилом этаже с правом пользования садом.

Миссис Гостин была очень стара и, по-видимому, когда-то была тучной, судя по толстой белой имбирно-веснушчатой коже, которая теперь была слишком велика для нее и свисала печальными складками, напоминая одежду с чужого плеча. Она схватила Атертона за предплечье с удивительной силой, чтобы удерживать его рядом, пока она не поведает ему свою историю о высотах славы, с которых она пала. Видя, что он начинает выказывать признаки нетерпения, она перешла к неправедности семейства Барклей со второго этажа, которые покидали своего ребенка на попечение няньки, чтобы обоим иметь возможность работать, и которые топотали весь вечер, мешая ей, миссис Гостин, смотреть телевизор, и которые сотрясали весь потолок своей стиральной машиной, сколько бы она им ни говорила, так что было удивительно, как это еще дом не обрушился.

Мисс Остин? Да, мисс Остин жила на верхнем этаже. Она играла на скрипке в оркестре, что было прекрасно само по себе, но связано с приходами и уходами в любое время, и упражнениями, упражнениями, восходящими и нисходящими гаммами, пока вы не подумаете, что сошли с ума. Это было совсем не то, что приятная музыка, под которую вы можете притопывать ногой. Вы бы не могли подумать такого, глядя на нее сейчас, но уж поверьте, миссис Гостин была неплохой танцоркой в свое время, когда ее еще можно было назвать живой миссис Гостин.

Атертон слегка отдернулся под ее взглядом и попытался освободить свою руку, но хотя плоть миссис Гостин и была слаба на вид, кости под ней свирепо сжимали его. Он пробормотал нечто невразумительное наименее поощрительным тоном, на какой был способен.

– О, да, я здорово танцевала. Макс Джаффа, Виктор Сильвестр – мы всегда «сворачивали ковер», понимаете, когда бы ни услышали что-то такое по радио. Конечно, – добавила она со слезливым вздохом, – тогда у нас был весь этот дом. И мыслей не было о жильцах. Но в эти дни вы не сможете нанять прислугу, дорогой, даже если это вам по карману, а я больше не могу карабкаться по этой лестнице.