Конан. Карающий меч - [2]

И наконец, последнюю иллюстрацию я припас для титульного листа. Хотелось создать икону, образ, включающий в себя главные черты Конана-киммерийца — искателя приключений, воина, разгадчика волшебных тайн Хайбории. Разные художники, в то или иное время повлиявшие на мое творчество, были бы категорически против, но я прислушался только к одному голосу — голосу Джозефа Лейндекера. И попробовал сделать то, что сделал бы он на моем месте.

Грегори Мэнчесс, 2005

От составителя © Перевод Г. Корчагина.

В этот том вошли последние истории о Конане-киммерийце. И только те, что написаны самим Говардом. Может показаться невероятным, но перед вами самая настоящая мировая премьера: полная говардовская конаниана вышла в виде аутентичного собрания, без поздних исправлений, хронологической перетасовки и фрагментов, дописанных чужим пером. Впервые, читатель, ты прочитаешь цикл таким, каков он есть на самом деле.

И впервые эти истории публикуются не будучи выстроены соответственно «биографии» героя, а в том порядке, в каком их создал автор. Возможно, таким и было его намерение. «Вот почему такие большие пропуски, вот почему нет четкой системы. Повествуя о жизни в диком краю, обычный искатель приключений редко следует продуманному плану, он просто излагает что вспомнилось; поэтому эпизоды широко разнесены в пространстве и годах».

Никто из тех, кто прежде составлял конановские сборники, не удерживался от соблазна выстроить «карьеру» героя. Но это, во-первых, никак не отражало писательский рост Говарда, а во-вторых, по моему убеждению, явно расходилось с первоначальным авторским замыслом. В книги включались чужие сочинения на конановскую тему, в произведениях Говарда изменялись, а то и целиком переписывались отрывки (что особенно заметно в «Черном чужаке»), добавлялись вступительные абзацы перед каждым рассказом и повестью, и даже название романа «Час Дракона» было заменено на «Конан-завоеватель». По этим причинам вся серия оказалась представлена не как жизненный путь «обычного искателя приключений» (что подразумевал Говард), а как типичная сага — связная и целостная, с завязкой, кульминацией и развязкой, нечто вроде толкиновского квеста, в которой каждая история является ступенькой лестницы, и герой эволюционирует от нищего вора («Башня Слона») до всемогущего монарха, правителя цивилизованной империи («Час Дракона»),

Беззаботная, полная случайностей жизнь Конана была искусственно трансформирована в «карьеру». И то, что делало цикл таким чудным — мощное чувство свободы, обусловленное, помимо прочего, абсолютной независимостью каждой истории от предыдущей и следующей (кроме Конана, почти нет повторяющихся персонажей!),— исчезло, и вольная жизнь бродяги-варвара обернулась неуклонным стремлением к цели. И вот результат: теперь гораздо проще видеть в Конане самого обычного супермена, который поднимается из грязи в Князи благодаря своей физической силе (яркий тому пример — голливудская трактовка судьбы киммерийца).

Да, Конан в конце концов стал аквилонским монархом, и это сомнению не подлежит. Он король и в самом первом рассказе цикла, «Фениксе на мече». Но ни в одном из говардовских произведений мы не увидим даже намека на желание усадить его в конце концов на трон. В повести «За Черной рекой» Конан говорит: «Я был капитаном наемников, пиратом, козаком, бродягой без медяка за душой и полководцем — Кром всемогущий, кем я только не перебывал! Пожалуй, только королем в какой-нибудь цивилизованной стране, но, может быть, до смерти успею побывать и королем». В «Гвоздях с красными шляпками» на вопрос: «И кем ты только не был?» — он отвечает столь же однозначно: «Пожалуй, королем хайборийского королевства… Знаешь, иногда так хочется стать королем. Может быть, я им и стану… когда-нибудь. Чем я хуже других?»

Королем Конан стал, но лишь когда в определенный момент его жизни подвернулась такая возможность. Сам он подобных планов не вынашивал.

Что касается говардовских представлений о королевстве, они не имеют ничего общего с империализмом. Скорее, это артурианская концепция: король — первый среди равных, он верой и правдой служит народу. На самом деле венец для Конана скорее бремя, с которым подчас хочется распрощаться: «Просперо… эти проклятые дела меня замучили. Я устал так, как не уставал прежде, с утра до вечера махая мечом на поле боя… Если бы ты знал, как мне хочется поехать с тобою в Немедию… Мне кажется, я уже целую вечность безвылазно нахожусь в этом дворце, и прошли десятилетия с тех пор, как я в последний раз садился на коня. Но Публиус твердит, что дела государственные требуют моего присутствия в городе. Ты знаешь, когда я возложил себе на голову корону Нумедидеса, то думал, что достиг предела желаний. Но оказалось, захватить трон — одно, и совершенно другое — управлять королевством. Было время, когда я считал — любые вопросы легко разрешаются мечом, сейчас м не начинает казаться, что меч — вообще не помощник в государственной политике» («Феникс на мече»).

Когда сторонники Конана, потерявшего Аквилонию, предлагают ему покорить еще одно королевство, он отказывается наотрез: «Об империях пускай мечтают другие, я же хочу сохранить принадлежащее мне. Я не стремлюсь к тому, чтобы править империей, сколоченной огнем и мечом… Одно дело — когда народ вручает тебе трон и сам соглашается на твое правление. И совсем другое — захватить чужую страну и властвовать с помощью страха. Чтобы я превратился во второго Валерия? Нет, Троцеро. Я намерен править всей Аквилонией — и не более. Или ничем!»