Кому на руси жить - [19]

Не то что сейчас. А какое, кстати, оно – сейчас?

Я схожу с крылечка и устраиваюсь на лавочке под окошками. Мною завладевает странная апатия, когда на все наплевать. Опершись спиной о бревна сруба, растекаюсь в удобной позе – посижу, подумаю. В тени сада меня морит, и я впадаю в анабиоз, изредка его прерывая, чтобы согнать назойливых летних мух с лица.

Слышатся голоса. Двое мужиков привели на двор под уздцы двух толстозадых бычков, а третий въехал, правя порожней, скрипучей телегой. Кто-то легконогий взбежал на крыльцо, юркнул в дом.Две молодухи с четырьмя деревянными ведрами оккупировали колодец. Кряжистый дядька стал подсовывать под телегу длинную лагу, собираясь снимать колесо, у него в помощниках два босых юнца, одного из которых мужичок вскоре отослал куда-то.

На меня никакого внимания никто не обращает. Ну то есть совершенно. Будто я не человек, а нарост на деревянной лавке. Вот и славненько, лишнее внимание ни к чему. Минут через двадцать двор снова пустеет. Телега без колеса осталась стоять под яблоней подпертая лесиной, где-то невдалеке затюкал по железу молоток.

С чувством белой зависти отмечаю, что Рваный сам того не желая заделался настоящим помещиком, это ведь его дворня суетится.

- Вставай, потопали, – слышу Мишин голос рядом. – Гонца за нами прислали.

Легок на помине. Я подрываюсь, апатии как не бывало. Выходим с подворья и берем влево. Метрах в пятнадцати перед нами по пыльной узкой дороге – две телеги не разъедутся – семенит белобрысый пацаненок, которого мы с Мишей встретили у околицы под липами. Это и есть наш гонец, он же проводник.

Повсюду зелень, кусты, деревья, низкие соломенные крыши домов. Дотопали до круглой поляны типа центральной площади. Посередине этой поляны тянет вверх длиннющую шею колодезный журавль. От колодца как спицы от колесной ступицы разбегаются лучи узких деревенских улочек числом шесть. Признаков почтамта или магазина – шиш без масла.

Дорога становится шире, когда мы выходим из деревни. Пацан уверенно пылит впереди, Миша так же уверенно молчит справа. По обе стороны от дороги выкошенные поля с длинными, аккуратными валками сохнущей травы. Запах стоит просто душераздирающий, такой теплый и до боли родной...

Ноги сами рвутся в трусцу и я себя сдерживаю, уверенный, что уж в городе найду ответы на свои вопросы. Мало кому под силу столь масштабная мистификация, развязка, кажется, близка...

Глава пятая

Километра два неровно наезженная тележными колесами дорога бежит на подъем, затем начинается пологий спуск и слева вдалеке становится видна речная синь. Должно быть, та же речка, у которой мы с Мишаней голышом очутились.

На речном берегу расположилось селение, действительно большее по размерам покинутой нами деревни, но на громкий статус города ни в коем разе не тянущее.

Не доходя с полкилометра непосредственно до немного обманувшего мои ожидания населенного пункта, вслед за пацаном сворачиваем на развилке налево к речке и видим издалека как к длинному деревянному причалу подходит на шести парах весел низкоосаженная под тяжестью груза большая лодка с опущенным парусом. У причала людно, пахнет гнилью и смолой. Наш проводник уверенно снует между хозяйственными постройками и очень скоро мы находим обнесенный жидким плетнем небольшой прямоугольный рубленый домик с крышей похожей на длинный стог сена и крошечными окошками в стенах. Возле коновязи нервно машут хвостами пять оседланных жеребцов, тявкает в будке собачонка.

Пацан-гонец услужливо отворяет перед нами толстую дощатую дверь. Внутри темновато, но помещение кажется больше, чем представляется снаружи. В дальнем углу рдеет малиновыми углями открытый очаг, рядом на утоптанном до состояния асфальта глиняном полу уложены набитые чем-то мешки и расставлены бочонки, по стенам висят травяные веники и гроздья сушеного разновсячья. Прямо посередке под хитрой конструкцией из черных грубо отесанных балок установлен длинный, массивный стол с лавками. Кроме уже знакомого мне Бура с одного края за ним восседают четверо неизвестных личностей не совсем приветливой наружности ремнями кожанными поверх одежды точно красные комиссары перетянутые. Причем во главе, на самом козырном месте отнюдь не Бур, а какой-то мордатый тип с башкой килограммов на сорок и длинными как у сома толстыми усищами.

Стоим мы с Мишей фактом этим слегка озадаченные.

- Чего застыл, племяш? – насмешливо произносит усатый дядя. – Сам проходи, дружка усаживай. Сначала покушаем, опосля делишки разберем.

Он трижды хлопает в ладоши и повелевает явившемуся точно из-под земли халдею в кожаном переднике поверх льняного балахона запереть входную дверь изнутри и накрывать на стол. По его же кивку мы с Мишей устраиваемся на широкой лавке по правую руку, напротив Бура с дружками.

Усатому красавцу лет пятьдесят с гаком и мне он кого-то смутно напоминает. Сидит на короткой лавочке, въедливо наблюдая, как вокруг стола суетятся две молоденькие девчонки лет по тринадцать в светлых рубахах, юбках до пят, с убранными под серые платки волосами. Через считанные минуты стол тяжелеет от принесенных девчонками посуд с хавчиком и закусью. Сюда же прибывают две огромные медные чаши с какой-то дурманно пахнущей жидкостью, я осмелился предположить – хмельной.