Комсомольский патруль - [62]
МОКРАЯ НОЧЬ
— Дедушка Игнат — веселый человек, — говорили в свиносовхозе «Красный партизан» о ночном стороже Игнате Филипповиче Сидорове, — его послушать — обхохочешься. Инвалид, а не унывает. Молодец!
На самом деле сторож Сидоров совсем не был веселым человеком. Такая слава пошла о нем из-за одной-единственной прибаутки, которую он повторял всем и каждому.
— Меня фактически уже нет, — говорил он, уморительно подмигивая сперва правым, а потом левым глазом. — От бывшего Игната Филиппова Сидорова осталось лишь одно кровяное давление. Ага, что?
Шутка звучала одновременно и смешно и грустно, поэтому все жалели старика.
— Герой, не сдается! Из нас в его годы песок будет сыпаться.
Сидоров действительно был серьезно болен, но болен в основном из-за собственной глупости и безволия. Лет двадцать назад ему пришлось удалить аппендикс. Операция, как известно, несложная. Но Игнатий Филиппович так кричал и плакал, так жаловался на то, что у него все болит и ему и. уснуть, что ему через каждые несколько часов делали уколы морфия. Морфий для безвольных людей — опасная вещь.
Пролежав в больнице из-за своего нытья недели на две больше, чем положено, Сидоров вышел оттуда почти морфинистом. С тех пор он всякими правдами и неправдами старался раздобыть морфий.
Должность ночного сторожа при племенном свинарнике в совхозе устраивала его по многим статьям. Во-первых, днем масса свободного времени и можно шляться из поликлиники в поликлинику, из аптеки в аптеку, выпрашивая ампулы с наркотиком. Во-вторых, работать он вообще не любил, а у ночного сторожа что за работа — сиди да поглядывай. В-третьих, уколами морфия он наслаждался поздними вечерами, когда обычно все уже ложатся спать. В-четвертых, как ни странно, он сочинял, правда очень безграмотные, стишки и любил природу. Свинарник же находился на окраине совхоза, рядом с лесной дорогой, над которой по ночам было ясно видно созвездие Большой Медведицы.
«Дедушке» Игнату было всего сорок восемь лет, но выглядел он глубоким стариком, так изуродовала его пагубная страсть.
С каждым годом доставать морфий становилось все труднее и труднее. Наркомана Сидорова уже знали во всех больницах, поликлиниках и аптеках, он состоял на учете в психоневрологическом диспансере. Его клятвы, обещания, просьбы и мнимые припадки все реже и реже помогали ему. Люди не хотели его убивать.
Но с некоторого времени Сидоров вдруг переменился. Он стал меньше бегать по больницам и все чаще стал рассказывать о своем кровяном давлении. Если бы окружающие его люди были понаблюдательнее, они заметили бы, что перемена эта наступила как раз тогда, когда к директорской дочке стал захаживать длинный молодой человек в узеньких брючках, желтых заграничных ботинках и с удивительно смешной прической — коком. Дочка директора Люся Чиженюк называла его Валерочкой. Но, к сожалению, люди, работавшие с Сидоровым, мало интересовались личными делами «дедушки» и продолжали держаться общепринятого мнения: «герой», «шутник», «старый дуб все не валится». Эта история «старого дуба» стала известна комсомольскому патрулю при очень неожиданных обстоятельствах.
Темной, мокрой осенней ночью Митя Калмыков и Паша Сергеев возвращались домой. Оба они и работали и жили в нашем районе. Оба они этой ночью по заданию штаба проводили рейд в общежитии молодых строителей, которое находилось за городом, неподалеку от свиносовхоза. Друзья устали, а идти до города оставалось еще километра полтора-два.
На пустынном ночном шоссе, по которому они шли, внезапно остановилась грузовая машина. Присмотревшись, ребята увидели, как из нее выскочили двое людей — один из кабины, другой из кузова — и, перепрыгнув через кювет, побежали к маленькому одноэтажному дому, стоявшему за пустырем, чуть в стороне от рабочего поселка.
— Слышь, Калмыков, — сказал Сергеев, останавливаясь передохнуть. — Давай подойдем попросимся у шофера, может, подвезет?
— Не подвезет, — ответил Калмыков, — нынче шоферы такие пошли деляги. Сразу по пятерке попросит. А у нас денег нет.
Друзья поравнялись с машиной. Увидев ребят еще издалека, шофер открыл капот и стал рыться в моторе.
— Нету места, — буркнул он в ответ на робкую просьбу ребят. — Машина срочным грузом забита.
— А что вы везете так срочно? — поинтересовался Сергеев. — Может, поместимся все же?
— Да катитесь вы отсюда к чертовой матери, — каким-то охрипшим, неестественным голосом закричал шофер, не поднимая головы, — что я, каждому обязан докладывать, что ли? Идите своей дорогой!
— Видишь, — Калмыков дернул за рукав Сергеева, — я же говорил, без денег ничего не получится. Пошли, Пашка!
«А что они все-таки везут?» Быстро обойдя машину, Калмыков из свойственного молодости любопытства приподнял край брезента. В лицо ударил теплый запах крови и мяса.
— Свиньи, — шепотом определил Митя, — только что заколоты. Откуда он их везет, как ты думаешь?
— Пошли! Нечего время терять, — тянул его за рукав Сергеев, — какое тебе дело?
Друзья двинулись дальше.
— Послушай, — вдруг остановил товарища Калмыков, когда они шагов через триста подошли к перекрестку, где шоссе соединялось с проселочной дорогой, — послушай, Сергеев, а откуда он все-таки их везет? Тут рядом и бойни-то нету.
Уважаемый читатель!Перед тем как отдать на твой суд две повести, объединенные названием «Обыкновенное мужество», я хочу сказать, что события, положенные в основу этих повестей, не выдуманы, а лишь перемещены мной, если можно так сказать, во времени и пространстве. Изменил я и имена героев — участников описываемых событий.Почему?Потому, что правда факта, пройдя сквозь призму сознания человека, взявшегося рассказать об этом факте, приобретает свою неповторимую окраску. Тогда повествование уже становится частицей мироощущения и мировоззрения автора-повествователя; оценка факта — субъективной оценкой.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.