Компьютерра PDA N92 (05.02.2011-11.02.2011) - [17]

То, что для нас было новым и интересным, то из-за чего мы отчасти и взялись - не столько из-за сведения всего фильма, сколько за создание эффектов в стерео. В начале фильма есть короткометражный фрагмент (весь фильм из них и состоит) - сценка "Тайны вождя". Всё происходит в Смольном, Ленин - оборотень, который вдруг съедает солдата. Для нас главным вызовом было - сделать оборотня с технической стороны как можно более реалистичным и интересным. Ленин превращается постепенно: у него отрастают отдельные части тела, он рвёт на себе одежду, превращаясь в монстра.

- Как в "Человеке-Волке"?

- Да, "Человек-Волк" был одним из референсов. Вторая серьёзная штука - это пародия на "Чёрную молнию", когда нам нужно было сделать летающий "Мерседес", летающую "Волгу". Дизайн у них был другой, нежели в оригинале, хотя художник-постановщик и дизайнер - те же люди, что работали в оригинальном фильме. Мы, кстати, тоже работали на оригинале "Чёрной Молнии", так что получилось, что все люди, делавшие пародию, так или иначе делали и оригинал. И сейчас из всей массы отзывов нет-нет да и всплывает, что пародия на "Чёрную молнию" получилась лучше, чем оригинал. Так что это я считаю нашей профессиональной победой.

Сложно, интересно - это вот как раз то, ради чего мы за фильм и взялись. А остальное - это "дополнительная нагрузка", хотя в результате её было 90%. Но опыт бесценный.

Василий Щепетнёв: Изгнание пророка

Автор: Василий Щепетнев

Опубликовано 11 февраля 2011 года

Открыв "Мёртвые души", публика перевела Гоголя из талантов в гении. Можно было спорить – и как рьяно спорили! – является ли Гоголь русским Гомером или нет, но правомерность упоминания их имён рядом сомнения не вызывала. Иссушённые внезапной утратой сначала Пушкина, а затем и Лермонтова, истосковавшиеся по Большой Литературе, просвещённые читатели весь нерастраченный энтузиазм обратили на творение Гоголя, видя в нём небывалое прежде и предвкушая небывалое в будущем. Были у поэмы и противники, противники яростные, но не было равнодушных.

И опять Гоголь чувствовал: покинув страну, он поступил верно. В России как уклониться от потоков хвалы и хулы? Молчание выглядело бы нарочитым, а вступать в споры – нехорошо. Пророка одинаково создают и последователи, и гонители, столкновения меж ними высекают искры, из которых-то и возгорается пламя новой истины. Гоголь не желал быть ни кремнем, ни кресалом, да и само пламя нужно было лишь для того, чтобы осветить путь. Его ждал Иерусалим, но не паломником хотел он взойти в Золотой Город.

Нельзя спешить. Некуда.

И тогда же, в сорок третьем году, Гоголь уничтожает рукопись второго тома. Бисер должен стать жемчугом, а жемчуг зреет долго. И читателю тоже нужно время, чтобы подготовиться к новому. Не бессилие чувствует Гоголь, напротив, он знает наверное: каждое слово, вышедшее из-под его пера, исполнено необыкновенной силой.

Он-то знает, но знают ли остальные?

От него ждали второй книги поэмы, ждали нетерпеливо, и в письмах, и при встречах спрашивая: когда же, когда? Но чудился в этом скулёж голодных гостей, готовых принять и неготовое блюдо, лишь бы поскорее, а потом, насытившись, выбранить нерадивого повара. Нет, вторая книга должна быть лучше первой, сколько бы времени на это ни ушло.

Не следует воображать Гоголя прекраснодушным, далеким от жизненных мелочей идеалистом. Он, скорее, был человеком практическим, умел и очаровывать людей, и пользоваться их расположением. В характере Чичикова немало черт, присущих его создателю. Гоголь считал естественным нагружать друзей и знакомых и деликатными, и трудоёмкими делами: похлопотать перед государем или наследником о денежном вспомоществовании, взять на себя труды и издержки по изданию книг, да просто раздобыть новые ноты и выслать их сестрам. Друзья хотя порой и тяготились поручениями, всё же всегда исполняли их, зная, что сам Гоголь занят тем делом, которое лишь ему одному под силам – создает вторую часть "Мёртвых душ".

В истории отечественной литературы не было другой книги, которую так ждала – и от которой так много ждала – Россия. Но Гоголь на многочисленные вопросы "когда?" продолжал отвечать уклончиво, а порой и раздражённо. Интерес к "Мёртвым душам" заставлял Гоголя думать, что России интересен не он сам, а только его художническое мастерство. Но много ли проку в умении занятно складывать слова в предложения, а предложения в абзацы, если за словом нет главного – истины? И нужна ли истине прекрасная виньетка?

Гоголь решает обратиться к читателю словом простым, доходчивым, ясным и понятным даже и тому, кто книг в руки не берёт. Его мысли более не нуждаются в художественном обрамлении. Да и может ли самая прекрасная поэма что-нибудь изменить в стране? Или хоть где-нибудь на свете?

Летом сорок пятого года Гоголь вновь уничтожает рукопись второго тома. Не литература ему нужна, а душа. Вернее, души. Вторая часть, переписанная наново, всё же не то: много лишнего, отвлекающего, словно немилосердно засахаренная пилюля, содержащая лишь толику нужного, пусть и горького средства. Но и сама горечь необходима!