Компромат на кардинала - [93]

Мне не стоило особого труда уговорить достопочтенную даму показать мне прочие обрывки. Благосклонность Теодолинды простерлась до того, что она усадила меня на кухне за большим столом (самым большим в доме!). И спустя несколько минут я уже раскладывал на выскобленном добела дереве клочья бумаги, покрытые кровавыми пятнами. Их было не так уж много, увы. Очевидно, кое-что все же пропало, а может быть, было настолько испорчено, что кровь размыла чернила, уничтожив последние слова Серджио.

Кое-что мне все-таки удалось разобрать и переписать сложившиеся фразы в дневник, который, повинуясь привычке делать наброски в самое неожиданное время и во всяком месте, я захватил с собой.

Я работал споро. Кровь Серджио взывала об отмщении! Я напрягал внимание и всю свою сообразительность. Я не мог отделаться от мысли, что вот-вот прочту имя его убийцы, названное самой жертвой.

И ожидания мои были вознаграждены!

Глава 37 СОЛО-ПОВОРОТ

Россия, Нижний Новгород, ноябрь 2000 года

Это был все тот же сон, который снился ему редко – к счастью, редко! – но оставлял по себе такое впечатление, что Сергей потом никак не мог его забыть. Бывало, дергался от воспоминаний в самую неподходящую минуту, словно в него вонзилась стрела, прилетевшая из сна, и знал, что лицо его в эти минуты непроизвольно искажается, как от боли. Собственно, как раз боль и стрелы ему и снились. Будто он подвешен к кресту на вывернутых руках, причем ногами едва достает до пола, и от этого кажется, будто в плечах у него выломаны суставы. Но это ничто по сравнению с теми страданиями, которые причиняют его раны. Тело его истыкано стрелами – мелкими, острыми, которые не пронзают насквозь, а мучительно разрывают кожу, сосуды, мышцы, застревая в них и покачиваясь. Каждую рану он чувствует отдельно – и все их вместе. И знает, что в запасе у тех, кто стреляет, есть еще стрелы: не только такие мелкие, но и длинные, оперенные, с острыми железными клювами. Если такая вонзится в горло или в глаз – сразу смерть. И в этот миг новая стрелка ударяет его – скользит по щеке, разрывая кожу, вышибая слезы из глаз, и слезы эти разъедают рану, будто кислота, чудится, он даже слышит, как пузырится на щеке отвратительный и уродующий ожог…

Сергей вскинулся, сел, дрожа. Одеяло свалилось с плеч, и сразу вернулся озноб, из-за которого он никак не мог уснуть, когда вернулся наконец домой, прокрался в свою комнату и забрался в постель. Гаврюха, его пес, флегматичный ризеншнауцер, встретивший, по обыкновению, Сергея в прихожей, бросился было к хозяину, но вдруг осел на задние лапы и стал его рассматривать, словно не узнал. Сергей мельком глянул в зеркало и зажмурился. Быстро выключил свет.

Его натурально било дрожью, даже качало, вот теперь он совершенно точно знал, что это такое: зуб на зуб не попадает. Постоял под горячим душем, согрелся было, но только лег – опять заколотило. Взял еще одно одеяло, но это не помогло. Свистнул тихонько Гаврюше, похлопал рядом с собой по дивану. Пес недоверчиво сверкнул глазами, поозирался с опаской – Сережина мама так гоняла его с диванов и кроватей, что пыль столбом стояла! – однако все же решился, запрыгнул на постель и свернулся рядом с хозяином. Сергей чувствовал через два одеяла его живое, преданное тепло, слушал, как сопит сразу уснувший пес, а сам трясся, трясся от внутреннего озноба. Все-таки на улице холодно, уже подмораживает вовсю. А он прибежал в одних джинсах и носках. Надо было хоть догадаться надеть на себя шелковую концертную рубашку, обуться в танцевальные ботинки, но это ему и в голову не пришло. Сумку свою схватил чисто рефлекторно, потому что она стояла в углу комнаты, на глазах, а возвращаться в прихожую за курткой и ботинками – это было свыше его сил. Так и бежал по улицам голый до пояса, сумка на плече. Поздно было уже, встретилось ему человека два, посмотрели дико… Будем надеяться, приняли за спортсмена, который торопится на утреннюю тренировку. Четыре утра, нормально, самое время… Вот интересно, вспомнят они эту встречу завтра, когда по всем каналам пройдет сообщение о загадочном убийстве знаменитого режиссера?

Какое счастье, что родители уже спят, какое счастье, что привыкли к его поздним возвращениям из клубов или с вечеринок! Не больно-то одобряют они такой образ жизни, особенно батяня, но смирились с ним, потому что Сережин заработок – доход для семьи серьезный. Уверены – или надеются? – что он не попадет ни в какую пакостную историю. Он и сам всегда был в этом уверен. Или надеялся?

Видимо, силы наконец-то кончились, и как ни был Сергей взвинчен, он все-таки провалился в сон. И вот теперь эти стрелы, стрелы… нестерпимая боль в разорванной, словно бы кислотой обожженной щеке…

Сережа свернулся клубком, подтянул колени к подбородку, схватился за ледяные ноги, растирая их. Сон не согрел застывшее тело, не успокоил смятенную душу. Не отодвинул вдаль кошмарные картины нынешней ночи. В глазах вдруг проблеснуло: он с силой бьет стоящего на коленях Мисюка ногой по голове, тот мгновение смотрит на Сергея, потом сникает, заваливается на бок, и набрякшие веки медленно натягиваются на закатившиеся глаза.