Комплекс Ди - [32]

Вечером, когда я уже сворачивался, меня посетила леди Тэтчер. В отличие от других женщин, она без возражений улеглась на бамбуковую кушетку, положила голову на деревянный валик и застыла с напряженным лицом, уставившись в землю. От нее исходил какой-то странный запах, не похожий на духи или местный одеколон. Говорила она с трудом, очень тихо и неразборчиво. Глядя на нее, я вспомнил описанных Фрейдом истеричек.

– Прошлой ночью мне опять приснилось собачье чучело.

Я попытался выжать из нее хоть какие-то детали. Была ли собака в той же позе? Больше или меньше, чем в прошлый раз? Той же породы или другой? И какой именно? Может, она лаяла? А куда смотрела? Бесполезно. «Видела чучело» – и точка.

– Правда, удивительно?

– Да нет. Повторяющийся образ – типичное психическое проявление бессознательного. Этот феномен послужил одной из отправных точек исследований Фрейда. У него сказано: «Повторяющееся действие находит отражение в снах в виде постоянно появляющегося предмета».

У железной леди отвисла челюсть. Впрочем, вряд ли она расслышала конец моего перевода, потому что, едва я произнес имя Учителя, как толпа грохнула. Некоторые девушки даже стали повторять его, как дразнилку.

– Что это еще за Фрейд?

– Я вам уже говорил в прошлый раз: создатель новой теории интерпретации сновидений.

– Я из его рассуждений ни слова не поняла.

– Суть его учения заключается в том, что истоки всех наших сновидений следует искать в детстве. Вспомните, когда вы первый раз в жизни увидели чучело собаки?

– Не помню.

– Ну постарайтесь, пожалуйста! Одно из величайших открытий Фрейда – доказательство разрушительной роли подобных повторений. Дело не в том, чтобы расшифровать сон, разгадать загадку. А в том, чтобы найти средство, как вырвать вас из этого замкнутого круга, помочь свернуть с заезженной колеи, показать возможные отклонения…

И снова взрыв смеха не дал мне закончить цитату. Полицейская дама нахмурилась, складки по сторонам носа стали еще заметнее.

– Я хочу знать одно: к чему мне приснилось собачье чучело. И плевать мне на твоего паршивого Фрейда! – Она резко села и выкрикнула это визгливым, истеричным голосом, а под конец несколько раз нервно прищелкнула языком. – Вот, я вспомнила. От этой собаки воняло, как от старой, заплесневелой книги. – Она наклонилась поближе ко мне. – Почти так же, как от тебя.

– Такой сон означает, что вы скоро охромеете.

Это не было ни озарение, ни умозаключение, просто я разозлился и захотел в отместку обидеть ее. Сам не знаю, как у меня такое вырвалось! Наверное, сработало подсознание. В китайском есть такое устойчивое выражение для обозначения всех убогих: «рябые, хромые, шелудивые»…

В повисшей гробовой тишине проскрипело бамбуковое ложе, послышалось щелканье языка и испуганное шушуканье в толпе. А потом леди Тэтчер засмеялась.

Когда я со своим велосипедом садился в моторку, лодочник сказал мне, что женщины на рынке заключали пари: что станет с ногами леди Тэтчер.

Два часа ночи. Я вдруг проснулся и попытался вспомнить, что мне снилось. Встал, хотел записать, но не успел. Самое главное утекло сквозь пальцы. Осталось общее ощущение чего-то страшного и отрывочные эпизоды. Какое-то политическое сборище под открытым небом на улице Большого Скачка – море черных женских голов. Жара, ревут динамики, я стою посреди трибуны на коленях. На шее висит на цепи тяжелая, как жернов, бетонная плита и пригибает меня к земле. На ней написано мое имя и преступление: похититель девственниц. Леди Тэтчер произносит в микрофон обвинительную речь, но я не могу расслышать, что именно она говорит. С моего лба стекает пот – накапало целую лужу. Потом вдруг ни с того ни с сего, как это бывает во сне, девушки привязывают меня к отцовскому велосипеду (заляпанное грязью переднее колесо крутится у меня носом), на котором по-прежнему укреплено знамя толкователя снов, и под злобные крики бросают в Янцзы. Река бурная и темная, я иду ко дну, а там колышутся какие-то листья (вернее, трава или водоросли). Черная вода сначала становится изумрудно-зеленой, потом тускнеет и, наконец, приобретает оливковый цвет. Древко сломалось, знамя покружило у меня над головой и, мерно покачиваясь, уплыло вдаль.

Среда, 28 июня

Всю дорогу до рынка прислуги, долгую и утомительную, странный сон не шел у меня из головы. Я пытался разобраться в нем: если первую часть, то есть собрание, можно отнести, так сказать, к судебно-процессуальной категории (вспомни, Мо, знаменитое начало «Процесса» Кафки, самую жуткую во всей мировой литературе фразу: «Кто-то, по-видимому, оклеветал Йозефа К., потому что, не сделав ничего дурного, он попал под арест»[14]), то вторая, когда я тонул, согласно неумолимой логике и хронологии, должна означать приговор. Не надо быть психоаналитиком, чтобы уразуметь символ грозной опасности, витающей над моей головой, подстерегающей меня катастрофы, и я вполне отчетливо видел, как полицейская леди приставляет дуло к виску бедного толкователя снов. Знак Судьбы. Я пытался прогнать тревогу, пожимая плечами – жест внутреннего подчинения неизбежному, – но чувствовал, что рубашка на мне стала влажной от холодного пота.