Комната в отеле «Летящий дракон» - [10]

— Очень хорошо, — сказал я. — Не хотите ли отведать, господин полковник?

Он наполнил самую большую рюмку, какую смог отыскать, поднял ее с поклоном и медленно выпил.

— Н-да! Разве это вино? В другой раз меня просите заказывать вам бургундское, они не посмеют принести такую дрянь.

Я покинул его так скоро, как только позволяли приличия, и, надев шляпу, вышел из гостиницы в обществе одной лишь увесистой трости. Я наведался во двор взглянуть на окна графских комнат. Они, однако, были плотно закрыты, и я лишился даже столь зыбкого утешения, как созерцание света от лампы, под которою прекрасная дама, быть может, писала, или читала, или сидела и думала о… о ком вам будет угодно.

Стараясь перенесть сие лишение со всею возможною стойкостью, я предпринял небольшую прогулку по городу. Не стану докучать вам ни лунными пейзажами, ни бессвязным лепетом человека, влюбившегося в первое же красивое лицо с первого взгляда. Скажу лишь, что прогулка моя заняла около получаса и на обратном пути, сделав некоторый detour[13], я вышел на маленькую площадь. По бокам ее вырисовывались по два дома с остроконечными крышами, а на постаменте посреди площади стояла иссеченная дождями каменная статуя; ее разглядывал довольно высокий худощавый человек, в котором я тут же безошибочно угадал маркиза д'Армонвиля. Он тоже тотчас меня узнал и, приблизившись, развел руками и рассмеялся:

— Вы удивлены, что месье Дроквиль предается изучению древних изваяний под луною? Ах, все сгодится, лишь бы скоротать время. Вы, я вижу, как и я, страдаете от ennui[14]. Ox уж эти провинциальные городишки! Жить в них такая тоска. Когда-то в молодые годы я приобрел дружбу, делающую мне честь. Вот благодаря ей и приходится теперь прозябать в этой дыре; право, теперь я уж, кажется, готов пожалеть, что связал себя столь обременительными отношениями — но… Я не вправе допустить до себя такую мысль. Вы-то, полагаю, утром двинетесь в Париж?

— Да, и уже заказал лошадей.

— Ну, а мне надлежит дожидаться здесь письма или нарочного; и то, и другое вызволило бы меня, вот только не знаю, как скоро это произойдет.

— Могу я вам чем-нибудь помочь?.. — начал было я, но он перебил:

— Ничем, месье. Премного благодарен, но в этой пьесе все роли расписаны заранее. Я — лицедей не профессиональный и участвую в ней исключительно по дружбе.

Так продолжал он говорить еще несколько времени, пока мы не спеша шли к «Прекрасной звезде». Затем наступила пауза, которую я прервал, спросив, знает ли он что-нибудь о полковнике Гаярде.

— О полковнике? Как же: немного не в себе; он ведь был тяжело контужен, и не единожды. Теперь он постоянно страдает какой-либо манией. Помню, в Военном министерстве уж и не знали, что с ним делать; принялись было подыскивать ему подходящую службу — не строевую, конечно, — а тут как раз случился Наполеон, который привлек к своей кампании всех без разбору. Гаярда он поставил командовать полком. Этот офицеришка всегда был отчаянным драчуном, а Наполеону только того и надобно.

Оказалось, что городок богат гостиницами. Во всяком случае, мы набрели еще на одну — под названием «Щит Франции». У ее дверей маркиз остановился, таинственно пожелал мне доброй ночи и исчез.

Не торопясь, продолжал я путь к «Прекрасной звезде». И разглядел под тополями подавальщика, что приносил мне недавно бургундское. Я как раз размышлял о полковнике Гаярде и задержал шмыгнувшего было мимо маленького слугу.

— Ты, кажется, говорил, что полковник Гаярд когда-то прожил неделю в вашей гостинице?

— Да, месье.

— А точно ли он в здравом уме?

Парень вытаращился на меня.

— Точно, месье.

— А не говорил ли кто когда, что он несколько не в себе?

— Никогда, месье. Он, правда, любит покричать, но ум у него здравый.

— Вот тебе и на… — пробормотал я, отходя.

Вскоре показались огни «Прекрасной звезды». У подъезда стояла освещенная луною карета, запряженная четверкою лошадей, изнутри же доносился безобразный шум, причем зычный голос полковника перекрывал все остальные звуки.

Большинство молодых людей вообще не прочь полюбоваться на скандал. Но на сей раз у меня к тому же было предчувствие, что данный скандал может и ко мне иметь некоторое касательство. Пробежав ярдов пятьдесят, я был уже на месте. Главным действующим лицом в разворачивающейся драме оказался, и правда, полковник. С саблею наголо он стоял перед графом де Сент Алиром, одетым в дорожное платье и закутанным по обыкновению в черный шелковый шарф. Они стояли лицом к лицу; граф явно был перехвачен по дороге к своей карете. Несколько поодаль за графом стояла графиня, тоже в дорожном платье; густая черная вуаль ее была опущена, в тонких пальцах она держала белую розу. Трудно вообразить более дьявольский сплав бешенства и ненависти, нежели тот, что являл собою полковник. Глаза его вылезали из орбит, вены буграми вздулись на лбу, на губах выступила пена; он страшно скрежетал зубами. Обличительные речи он сопровождал топанием ногою об пол и угрожающими взмахами оружия.

Хозяин гостиницы тщетно пытался умиротворить разбушевавшегося полковника. Два бледных от страха подавальщика глазели на происходящее с безопасного расстояния. Полковник вопил, метал громы и молнии и со свистом рассекал воздух саблею.