Комната снов - [36]

Прогресс был очень медленным, и спустя год главный оператор Герб Кардвелл решил, что ему нужна работа, которая будет приносить доход, и ушел. Так к команде присоединился Фред Элмес. Он родился в Ист-Оранж в Нью-Джерси и изучал фотографию в Технологическом институте Рочестер, затем стал изучать киносъемку в Нью-Йоркском университете. Когда преподаватели рассказали ему об Американском институте киноискусства, он немедленно отправился на запад.

Элмес начал заниматься в Институте с осени 1972 года. Он вспоминал: «Несколько месяцев спустя Тони Веллани сказал мне: “У нас тут есть один режиссер, которому очень нужен оператор, и тебе просто необходимо с ним познакомиться”. Я встретился с Дэвидом, он показал мне несколько сцен. Я не знал, что почерпнуть из увиденного, но меня захватило. Лента была снята в красивых черно-белых тонах, у нее был очень интересный дизайн, и актерская игра была просто восхитительной. Меня потрясло все, и я просто не мог отказаться»[4].

«Одним из главных препятствий было то, как настроить освещение для темного фильма таким образом, чтобы все было видно», – рассказал Элмес о фильме, который снимался преимущественно по ночам.

Этого требовало настроение «Головы-ластика», но еще при этом ночь была единственным временем, когда на территории Института воцарялась тишина, и Линч мог работать. «Мы снимали ночью», – рассказала Колсон. «Потом в какой-то момент Алан Сплет говорил: “Птицы, я слышу птиц”, и мы понимали, что на сегодня достаточно».

«Фильм не мог быть недостаточно темным, – рассказал Элмс, который проработал две недели с Кардвеллом, чтобы втянуться в ритм съемок до его отъезда. – Мы с Дэвидом просматривали отснятый материал и кто-нибудь говорил: “Я вижу в той тени деталь, которой не должно тут быть, давай-ка сделаем потемнее”. Дэвид и я сходились во мнении, что создаваемое настроение – это самое главное. Да, конечно, есть еще сценарий и игра актеров, но именно настроение и чувство света позволяют фильму взлететь. В случае с “Головой-ластиком” Дэвид передал всю историю практически только через одно лишь настроение, именно так, как все это выглядело».

О нескольких съемках в дневное время Колсон вспоминает следующее: «Множество сцен на натуре, включая первые, мы сняли под мостом в центре Лос-Анджелеса. Когда мы снимали на улице, то всегда работали очень быстро, потому что у нас не было никаких разрешений. Было неспокойно, но весело».

«Людям нравилось работать с Дэвидом, – рассказала Риви. – Даже если ты сделал для него какой-то пустяк, допустим, чашку кофе, он заставлял тебя почувствовать себя так, будто ты совершил величайшую вещь на свете. Это фантастика! И я думаю, он правда так считал. Дэвид любит испытывать восторг по поводу мелочей».

«Дэвид – харизматичная, сильная личность, – рассказал Элмес. – Мы все чувствовали себя вовлеченными в процесс. Конечно, мы делали фильм Дэвида, но он был благодарен каждому за его работу, и, сам того не понимая, поднимал планку все выше. Он постоянно рисовал, например, и это очень вдохновляло. Это заставляло нас хотеть работать и пробовать новое».

Во время съемок «Головы-ластика» у Линча не было времени на мастерскую, но в те годы он никогда не переставал рисовать. Годилась любая пустая поверхность, и он создал несколько серий работ – на спичечных коробках, салфетках, в дешевом блокноте. Он работал со скромными материалами, подвернувшимися под руку, но эти работы нельзя было оставить без внимания как простые наброски. Слишком уж они были продуманы и хороши. Витиеватые изображения на спичечных коробках похожи на расширяющиеся вселенные, несмотря на размер. Другая серия рисунков – это с маниакальной точностью выверенные узоры из линий, сконцентрированных с такой плотностью, что весь рисунок кажется угрожающим. Рисунки на салфетках имеют странные формы красного, черного и желтого цветов, парящие в белом поле; они почти не поддаются описанию и представляют собой чистые геометрические абстракции. А есть рисунки – очевидные наброски для «Головы-ластика». Был портрет Генри, уставившегося на кучку грязи на прикроватном столике, было изображение младенца, лежащего рядом с предметом, похожим на вулкан с одинокой веточкой, торчащей из верхушки. Скетч младенца, одеяльца которого были разрезаны, обладал такой лирической силой, какой реальная соответствующая сцена фильма была определенно лишена.

Линч всегда знал, что будет правильным для «Головы-ластика», но он поощрял идеи своей команды и непременно хватался за хорошие. Шарлотте Стюарт поручили сделать Нэнсу прическу перед вечерней съемкой, и она принялась неистово зачесывать их наверх. Все, кто был с ней в комнате, посмеялись, но когда вошел Линч, он взглянул на это и сказал: «Именно так». Фирменная прическа Генри Спенсера – это результат случайности.

Подход Стюарт к ее персонажу казался Линчу правильным. «Я спросила Дэвида, могу ли я сшить себе платье сама, потому что Мэри похожа на девушку, которая сама шьет себе одежду, но не очень хорошо и не очень по размеру – мы хотели сделать так, чтобы верх платья был слегка велик, чтобы можно было видеть лямку лифчика, спадающую на ее плечо, – вспоминала Стюарт. – Мэри недостает уверенности, вот почему она такая сутулая и закрытая. Кроме того, у нее ушная инфекция. Перед началом съемок Дэвид рисовал мне на правом ухе признаки ушной болезни. Это так и не попало в кадр, но мы знали, что оно есть».