Комната с видом на звезды - [23]

Я молча ушла, зная, что для Бориса и Освальда Павловича есть надежда. Они оба показали ее мне, и теперь они должны были показать ее друг другу. Судя по быстро идущим ремонтным работам, кофейня скоро откроется. Может, как-нибудь пригласить туда Освальда Павловича и заставить поговорить с сыном? Конечно, это дело не одного дня уговоров, но он должен сделать первый шаг. В ссоре отцов и детей всегда виноваты двое, но больше тот, который старше.

Вот только я не догадывалась, что все эти мысли ни к чему не приведут. Так часто бывает в жизни. Ты никогда не сможешь узнать, что произойдет в следующий миг. Это как игра в кости. Стоит им упасть не на то ребро, и вот он, неожиданный поворот, который сломает всю безупречно выстроенную тактику. До этой ночи Борис еще мог бы простить своего отца, а тот принять сына. Но кто-то уже бросил кости, и все изменилось.

Этой ночью кофейня Бориса сгорела.

***

У перекрестка, что располагался недалеко от центрального городского парка, меня ждала Алина. Ее тонкую фигуру я увидела издалека. Она была одета в узкие джинсы и свободную толстовку. Через плечо девушка перекинула большой рюкзак и сумку с фотоаппаратом, который частенько носила с собой. Алина тяготела к искусству фотографии, любила делать снимки живописных мест и красивых людей, а потому почти не расставалась с камерой.

Мы поздоровались и, как обычно, обнялись. С нашей последней встречи прошло не больше трех дней, но все же я безумно обрадовалась увидеть подругу снова. Она была моим человеком, по-другому тут и не скажешь. С ней я могла себе позволить не притворяться, быть собой. Быть свободной.

— Как всегда опаздываешь, — улыбнулась Алина.

— Как всегда приходишь рано! — отговорилась я и кивнула на фотоаппарат: — Ты во всеоружии, куда пойдем?

— Если я скажу, что на белый завод, ты не сбежишь? — поинтересовалась Алина, уводя меня в сторону автобусной остановки. Я удивленно взглянула на подругу.

— А что замышляется? — спросила я.

— Да ничего особенного, — проговорила Ракитина. — Хотела поснимать виды, там сейчас красиво и пусто, то, что надо.

Я не видела причин для отказа, а потому согласилась отправиться вместе с Алиной. Белый завод был старым зданием, располагавшимся на окраине города. Во время войны его бомбили и до сих пор так и не снесли. Добраться до завода на машине можно было минут за десять. Но ни я, ни Алина не имели никакого транспорта, кроме старого велосипеда, валявшегося в гараже Алининого деда. Поэтому нам предстояло ехать на автобусе до конечной остановки и затем еще минут десять идти через небольшое поле. Там-то и находился белый завод, построенный из массивных бетонных блоков. Когда-то, может, они и впрямь были белыми, но время и война давно окрасили эти стены в тоскливые серые тона.

Трехэтажный завод стоял на возвышении и в длину занимал чуть больше полкилометра. Одна из стен была почти полностью разрушена, и в рваных пробоинах просматривались блоки этажей. Почти все окна завода оказались разбитыми, лишь кое-где торчали острые осколки.

Приблизительно в двухстах сотнях метров от белого завода виднелись частные дома, выстроенные из добротного кирпича и огороженные массивными заборами. Здесь, на окраине, где воздух был чист, а природу еще не отравил городской смог, несколько лет назад стали строить такие коттеджи. Новость быстро разнеслась по городу, и все прозвали этот район золотым цехом. Одно время на белом заводе собирались шумные компании ребят, любителей выпить и подебоширить. Таких компаний полно и в городских дворах, и способы борьбы с ними пока не изобретены. Однако в золотом цехе все случилось иначе. Влиятельные жители сделали несколько звонков в милицию, вокруг завода временно установили наблюдение. Уж не знаю, какие меры применяли к нарушителям ночной тишины, но прошло пару месяцев, и эти компании больше не появлялись на белом заводе.

Сам завод производил впечатление гнетущей тоски. Обветшалые бетонные стены насквозь продувал холодный осенний ветер. Солнце, еще сохраняя над городом свои вечерние лучи персикового оттенка, будто избегало смотреть на это здание, хранящее в себе запах тумана и пепла войны.

Мы с Алиной вошли внутрь завода через один из проломов. Темнота почти сразу окружила нас, и оттого дыры в стенах казались ослепительно белыми вспышками.

— Фотки отличные будут, яркие, прям на праздник, — проговорила я, чтобы ощутить в этом мраке свой голос. Алина засмеялась, и этот новый звук эхом разнесся по пустому пространству.

— Нам выше, — сообщила подруга. Она явно была здесь не в первый раз. Пройдя вперед несколько метров, Алина включила фонарик на телефоне. В его светлом круге я смогла рассмотреть в углу лестницу. По ней мы стали подниматься на второй этаж. С каждой ступенькой до моего слуха все отчетливей доносился какой-то звук, словно в уключинах лодки скрипели весла. Как только мы оказались на этаже, то увидели узкий коридор, ведущий в просторный зал. Как и на нижнем этаже, он представлял собой большое пространство, разве что чуть более освещенное. По бокам коридорчика виднелось два прохода в небольшие комнаты. В одной из них, той, что по правую руку от меня, сохранилась дверь. Честно говоря, она больше напоминала фанерный лист. Равномерно поскрипывая от воздушных потоков, бродящих по этому старому зданию, дверь издавала тот самый звук.