Коммуна, или Студенческий роман - [146]
Да. План есть план.
Начали они с лестницы, ведущей от Шахского дворца к Приморской улице. Не такой широкой и не такой известной, как Потёмкинская, но исхоженной за эти годы множество раз. Немного поцеловались в парке под Приморским бульваром, сделали по глотку коньяка прямо из бутылки, сбежали вниз, прошлись до подножия самой главной одесской лестницы и поднялись к Дюку. Салютовали ему бутылкой со скамейки. Затем спустились вниз по следующей – ведущей к «Сказке». Подкрепились пирожными и бурдой, что тут называли «кофе», как приличные. И даже махнули по коктейлю со страшным названием «Оргазм».
– Термоядерная смесь! – смеялась Поля. – Похоже на смесь спирта «Рояль» с вареньем или сиропом неизвестного происхождения!
– Такова она и есть, природа оргазма! – Примус менторски поднял вверх указательный палец. – Ещё не прошла охота обходить любимые лестницы, моя прелесть? Если что – наш коммунальный очаг прямо по курсу…
– Ты не собьёшь меня, демон-искуситель! – хихикнула Полина. – Продолжим наш пеший ход!
Продолжили. Спустившись через парк Шевченко на Ланжерон.
– Эту мы считаем или нет? А то, может, зайдём, отметим? Жрать, признаться, очень хочется. – Они остановились около недавно открывшейся как раз в уютном прилестничном уголке шашлычной.
– Очень даже считаем! Мне тоже хочется. И так пахнет, что я бы сейчас съела даже угли!
После жёсткого, уксусного, но всё равно прекрасного шашлыка подниматься вверх по лестнице, ведущей к переулку Веры Инбер, было нелегко. Но справились. Наверху упали в траву и уронили в себя ещё по глотку коньяка.
– Что следующим пунктом?
– Спустимся на Лермонтовский пляж.
– Фуф! Слава богу, спуск.
– Да. Но поднимемся – по лестнице Отрады.
– Ты окончательно решила меня сегодня ухайдокать, моя ласточка?
– После этого мы долго будем просто идти пешком. До Дельфина. И там просто спустимся. И опять – просто пешком до Аркадии.
– В Аркадии нет лестниц!
– Да. Поэтому мы не будем никуда подниматься и потопаем аж до Девятой Фонтана.
– И поднимемся… И поднимемся… – Примус талантливо изображал неподдельный ужас. – И поднимемся… наверх… там? По лестнице, ведущей вверх на Девятую Фонтана?
– Да. И хорош паясничать! Ты даже не вспотел.
– Не за себя боюсь.
– Если я чего решил…
– …то выпью обязательно. В твоей упёртости, деточка, я никогда не сомневался. Огласите ваш план до конца, чтобы я точно знал, сколько мне осталось жить!
– Дойдём по верху до Четырнадцатой. Съедим по мороженому с сиропом. И спустимся вниз. Затем к лестнице, ведущей к Амбулаторному переулку, по ней вверх. Затем медленно, спокойно…
– …на трясущихся ногах…
– …спустимся, не торопясь, на Золотой Берег…
– Аллилуйя! Безо всяких лестниц!
– И дойдём до плит Монастырского пляжа. Там искупаемся, надерём мидий, поджарим их, съедим и допьём коньяк. Всё.
– Всё?
– Всё.
– Совсем?
– Ну, посмотрим. Если народу не будет…
Около полуночи Примус и Поля сидели на плитах Монастырского пляжа у небольшого костерка, устроенного между двумя кирпичами. На сплошь дырявом от ржавчины листе железа шипели и раскрывали створки мидии.
– Лёшка! Это так восхитительно! Кстати, уже на Девятой я думала, что умру. Хорошо, что заставил меня.
– Это был твой план, деточка. Все начинания надо доводить до конца. Зато теперь ты довольна, как слон! А не пройди мы с тобой всё, что намечено, ты бы испытала неудовлетворённость. Любого рода неудовлетворённость страшна для женщины!
– Ох, мы опять так умны и добры…
– Не опять, и даже не снова – мы и не прекращали таковыми быть!
– Ой, как хорошо было наконец-то выкупаться после этого безумного марафона. И как я хочу мидий! Они уже готовы? – Полина схватила одну и тут же ойкнула.
– Обожглась? Не торопись, обжора! Сейчас твой добрый дядюшка Примус сервирует королевский ужин как положено, и вы всё сожрёте, не покалечивши себя, моя радость.
Это было так прекрасно, как никогда прежде. Тёплое море, тёплая ночь, тёплый коньяк, дурманный аромат свежих прокалённых мидий, надёжный, как земная твердь, Лёшка… От всего этого подступало головокружение и расслабленность… Нежность и чувственность… Всё то, что потом называют «счастьем».
– Лёшка, я люблю тебя.
– Ну наконец, дождался. Знаешь, и я тебе верю. Потому что ты сегодня впервые произносишь это, не уговаривая себя. Сохрани это ощущение. Тебе даже не обязательно его понимать. Просто – сохрани его для меня… для нас…
Они замолчали. Где-то невдалеке в небо взлетел какой-то одинокий салют, вспыхнул и погас. И всё. И снова только море, лунная дорожка, запахи мидий и коньяка и лишь они двое во всей вселенной…
Наверху прошуршала какая-то машина. Они не обратили на это особого внимания. Изредка тут проезжали машины с влюблёнными парочками и просто компаниями. Лето, море, уединённый участок побережья…
Машина остановилась невдалеке. Из неё вывалились молодые люди. Раздался пьяный громкий матерок.
– Ну вот! – расстроилась Полина. – Притащила кого-то нелёгкая. Так чудесно было!
– Не расстраивайся, детка. Мы же с тобой никуда не делись. Ни мы, ни море, ни мидии, ни даже наш коньяк. Ну, мало ли у кого какой повод. Пусть их, тоже люди…
– Придурки! – достаточно громко, но якобы под нос, буркнула девушка.
Эта яркая и неожиданная книга — не книга вовсе, а театральное представление. Трагикомедия. Действующие лица — врачи, акушерки, медсестры и… пациентки. Место действия — родильный дом и больница. В этих стенах реальность комфортно уживается с эксцентричным фарсом, а смешное зачастую вызывает слезы. Здесь двадцать первый век с его нанотехнологиями еще не гарантирует отсутствие булгаковской «тьмы египетской» и шофер «скорой» неожиданно может оказаться грамотнее анестезиолога…Что делать взрослому мужчине, если у него фимоз, и как это связано с живописью импрессионистов? Где мы бываем во время клинической смерти, и что такое ЭКО?О забавном и грустном.
Эта книга о врачах и пациентах. О рождении и смерти. Об учителях и учениках. О семейных тайнах. О внутренней «кухне» родовспомогательного учреждения. О поколении, повзрослевшем на развалинах империи. Об отрицании Бога и принятии его заповедей. О том, что нет никакой мистики, и она же пронизывает всё в этом мире. О бескрылых ангелах и самых обычных демонах. О смысле, который от нас сокрыт. И о принятии покоя, который нам только снится до поры до времени.И конечно же о любви…
Мальцева вышла замуж за Панина. Стала главным врачом многопрофильной больницы. И… попыталась покончить с собой…Долгожданное продолжение «бумажного сериала» Татьяны Соломатиной «Роддом, или Неотложное состояние. Кадры 48–61». Какое из неотложных состояний скрывается за следующим поворотом: рождение, жизнь, смерть или любовь?
Роддом — это не просто место, где рожают детей. Это — целый мир со своими законами и правилами, иногда похожий на съемочную площадку комедийного сериала, а иногда — кровавого триллера, в котором обязательно будут жертвы. Зав. отделением Татьяна Георгиевна Мальцева — талантливый врач и просто красотка — на четвертом десятке пытается обрести личное счастье, разрываясь между молодым привлекательным интерном и циничным женатым начальником. Когда ревнуют врачи, мало не покажется!
«Просто в этот век поголовного инфантилизма уже забыли, что такое мужик в двадцать пять!» – под таким лозунгом живет и работает умная, красивая и ироничная (палец в рот не клади!) Татьяна Мальцева, талантливый врач и отчаянный жизнелюб, настоящий Дон Жуан в юбке.Работая в роддоме и чудом спасая молодых мам и новорожденных, Мальцева успевает и в собственной жизни закрутить роман, которому позавидует Голливуд!«Роддом. Сериал. Кадры 14–26» – продолжение новой серии романов от автора книги «Акушер-ХА!».
От автора: После успеха первой «Акушер-ХА!» было вполне ожидаемо, что я напишу вторую. А я не люблю не оправдывать ожидания. Книга перед вами. Сперва я, как прозаик, создавший несколько востребованных читателями романов, сомневалась: «Разве нужны они, эти байки, способные развеселить тех, кто смеётся над поскользнувшимися на банановой кожуре и плачет лишь над собственными ушибами? А стоит ли портить свой имидж, вновь и вновь пытаясь в популярной и даже забавной форме преподносить азы элементарных знаний, отличающих женщину от самки млекопитающего? Надо ли шутить на всё ещё заведомо табуированные нашим, чего греха таить, ханжеским восприятием темы?» Потом же, когда количество писем с благодарностями превысило все ожидаемые мною масштабы, я поняла: нужны, стоит, надо.
Старый знакомец рассказал, какую «змеюку» убил на рыбалке, и автор вспомнил собственные встречи со змеями Задонья.
Много ли надо человеку? Особенно на старости лет. У автора свое мнение об этом…
«Покойная моя тетушка Анна Алексеевна любила песни душевные, сердечные. Но вот одну песню она никак не могла полностью спеть, забыв начало. А просила душа именно этой песни».
«…Впереди еще есть время: долгий нынешний и завтрашний день и тот, что впереди, если будем жить. И в каждом из них — простая радость: дорога на Калач, по которой можно идти ранним розовым утром, в жаркий полудень или ночью».
Старуха умерла в январский метельный день, прожив на свете восемьдесят лет и три года, умерла легко, не болея. А вот с похоронами получилось неладно: на кладбище, заметенное снегом, не сумел пробиться ни один из местных тракторов. Пришлось оставить гроб там, где застряли: на окраине хутора, в тракторной тележке, в придорожном сугробе. Но похороны должны пройти по-людски!
Что такого уж поразительного может быть в обычной балке — овражке, ложбинке между степными увалами? А вот поди ж ты, раз увидишь — не забудешь.
Ожидаемое время поступления электронной книги – сентябрь.Все чаще слышу от, казалось бы, умных женщин: «Ах, мой отец, когда мне было четырнадцать, сказал, что у меня толстые бедра! С тех пор вся моя жизнь наперекосяк!» Или что-нибудь в этом роде, не менее «трагическое». Целый пласт субкультуры – винить отцов и матерей. А между тем виноват ли холст в том, что картина теперь просто дырку на обоях закрывает? Но вспомните, тогда он был ПАПА. А теперь – отец.Папа – это отлично! Как зонтик в дождь. Но сами-то, поди, не сахарные, да? Желаю вам того изначального дара, по меткому замечанию Бродского, «освобождающего человеческое сознание для независимости, на которую оно природой и историей обречено и которую воспринимает как одиночество».Себя изучать интереснее.