Коммуна, или Студенческий роман - [13]

«Ну, ничего, – думала Поля, – за два года много воды утечёт!»

Откуда ей, пятнадцатилетней девятикласснице, было знать, что два года – ничто, если ты, конечно, не готов поставить на карту последний веник в деле борьбы за справедливое распределение дежурств по коммунальному коридору.

Полина была не готова.

– Или медин, или педин! – мама поставила в практически сольной партии жирную тонику. – И чтоб тут, под боком!

Учительницей Полина быть не хотела, а с мамой разговаривать бесполезно. По крайней мере сейчас. Дождавшись папу, родительница пару раз упала в показательный обморок («Сикс пойнт зироу! Сикс пойнт зироу! Сикс пойнт зироу! Трибуны ликуют!») – и Полина на следующий же день записалась в «Юный медик», потому что чем бы ни заниматься, лишь бы дома поменьше бывать. К тому же – там было достаточно интересно, как выяснилось позже.

Так что в течение ближайших двух лет Полина получала свои пятёрки, пела-танцевала-учила тексты в театральной студии и постигала азы азов того, чему учат в таинственных мединститутах целых шесть лет.

После десятого класса она было взбрыкнула и поехала в Москву поступать в более близкое сердцу высшее учебное заведение. Не поступила. И под надменными взглядами «скорбной императрицы-матери», простившей, но не забывшей, получила свою пятёрку на вступительном экзамене по химии. После чего была тут же освобождена от прочих экзаменов – сочинения и биологии – ввиду наличия золотой медали, зачислена – и стала полноправной студенткой первого курса Одесского медицинского института имени Николая Ивановича Пирогова.

Мама была довольна. Правда, узнав, что Полину по какой-то невероятной случайности записали в группу, состоящую из двадцати семи молодых людей мужского пола, отслуживших положенное в рядах Советской Армии, maman устроила истерику и хотела было пойти в деканат. Но тут Полина проявила нехарактерную для неё прежде непреклонность.

– Если ты пойдёшь в деканат, я заберу документы, – заявила она. И мама смирилась. А Полина приобрела прекрасную возможность изучать in vivo неведомые прежде «розетки», «прецизионные станки» и «бетономешалки» в полном объёме. Некоторые начальные сведения она уже почерпнула от преподавателя танцев и пластики театральной студии, но об этом её маме ничего не было известно. Да Полина и сама, если честно, толком ничего не поняла. Кроме того, что это был вроде как поцелуй. А слюнявые губы «куратора» вызвали лишь беспредельное отвращение. С тех самых пор Полин организм завёл хорошую привычку: если ему, организму, конкретный индивидуум мужского пола не нравился, он, организм, реагировал весьма и весьма однозначно – регургитацией желудочного содержимого на свет божий. Говоря проще – Полину тошнило и даже рвало от неприятных ей мужчин. В буквальном смысле. При этом они могли быть красавцами, великолепно пахнуть, быть вежливыми и элегантными, в отличие от этого обшарпанного и зассанного подъезда. Но чтобы хранить величие – великолепие не обязательно. По крайней мере, не всегда.

Дверь

Дверь была величественная. Старая, массивная, двустворчатая, чуть не под самый потолок. С многослойно облупленным разнообразием красок, она, тем не менее, являла собой квинтэссенцию благородства. Даже навешенные по периметру звонки с вклеенными, вставленными, вмазанными фамилиями жильцов не портили её, как не портит настоящего графа тюремное рубище. Где-то под самым потолком, над дверью висела латунная табличка: «Господинъ Козецкий».

«Интересно, что за господин Козецкий такой?» – подумала Полина, внимательно рассматривая дверной наряд. «Марченко» – походя бросала обычная коричневая картонка неаккуратно растёкшимся чёрным фломастером. «Аверченко» – поджав губы, строго сообщала бляха из нержавейки. «Валентина Чекалина» – сухо констатировала каллиграфически заполненная бирка, вставленная в окоём. «Козецкий» – неровный, вырванный из ученической тетради листок извинялся потёкшими чернилами.

«Надо же! Козецкий. Интересно, кто он тому – чопорно-латунному с ятями?»

Тигр зарычал требовательным фальцетом.

– Да погоди ты! – погладила его Полина и тиснула поглубже в карман сумки.

Замок был почти вырван с мясом. Вернее – он был имплантирован в рубцы от ампутированных предшественников. И многочисленные хозяева даже не позаботились о толковом излечении былых ранений на теле самой двери.

«Что, столяры перевелись? Ладно. Не будем в чужой монастырь со своим уставом. Вначале, пожалуй, приглядимся».

Полина провернула ключ в замке, толкнула дверь и вошла. Из темноты на неё кто-то смотрел. Тигр угрожающе зашипел.

Студенчество. День первый

Дверь главного корпуса медицинского института была тяжёлой.

Полина не первый раз входила сюда. Она уже бывала в первой аудитории. И на занятиях «Юного медика», и на вступительных экзаменах. Документы она сдавала здесь – один лестничный пролёт и налево – в учебных комнатах кафедры нормальной физиологии. Дядька со слегка безумными глазами задавал ей строгим (на грани карающего) тоном какие-то нелепые вопросы вроде: «Почему вы решили стать врачом?!!» Разве что лампу в глаза не направлял. Впрочем, этого и не требовалось. Члены приёмной комиссии сидели спиной к огромным окнам. Абитуриенты – напротив. Летнее светило щедро палило прямо в лицо несчастным претендентам на высокое звание студента. На извечный дурацкий вопрос: «Почему?» – очень хотелось дать не менее дурацкий и не менее извечный ответ: «Потому!» Но Поля давным-давно поняла и приняла правила этих лицемерных игр.