Коммуна, или Студенческий роман - [122]

И это тот самый Примус только что налил этой несчастной девчонке двести граммов водки, чтобы она ими запила первые сто? И всё на неокрепшую невинную душу… Руками благородного Примуса. Может, он хотел таким образом угодить Полине? Тогда, получается, она совсем ничего о нём не знает. Он хотел посмеяться над девчонкой? Тогда Полина Романова знает об Алексее Евграфове меньше, чем ничего.

Значит, это правда, да? То, что говорил Глеб. Что к обозным шлюхам относятся как к обозным шлюхам, а к королевам – как королевам? Знать бы ещё точные критерии отличия первых от вторых. Женщины – не гельминты и точной классификации не подлежат. Мужчина к любой женщине должен относиться как к королеве. Даже если та – самая что ни на есть обозная шлюха…

Очень подвёл Полину Примус. Очень. Ей не было так больно, когда Кроткий переспал с Тонькой, как было больно ей сейчас – когда Примус всего лишь зло пошутил с какой-то девчонкой. Но ведь всего лишь пошутил, да? Но боль была не тупая, ноющая – как когда Вадим и Тонька… Боль была кинжальная. Как будто без наркоза отрезали какой-то фрагмент не то жизни, не то самого тела.

«Я просто ненормальная! Поэтому мне так хорошо, спокойно и уютно в дурдоме!.. Да и хрен с ними! Вот сейчас потрачусь, куплю бутылку водки у таксистов на Средней – и выпью её с Тонькой и Козецким. И пусть все Примусы, Кроткие, Глебы, Серёжи и так далее и тому подобное – отправляются к дьяволу!»

Да, Полина дошла пешком от бульвара до Средней, деловито, как будто не впервой (хотя лично сама – в самый что ни на есть первый раз!), прикупила у таксиста две поллитры и снова пешком дотопала до своей Розы Люксембург угол Свердлова. Да, пеший ход. Пеший ход – самое оно. Где вы видели толстых апостолов? Где вы видели нервных апостолов? Где вы вообще видели апостолов? Вот то-то и оно, что апостолами они становятся уже потом. А пока они не «были», а «есть», никто их не замечает. И никто никому ничего никогда не прощает, не попрощавшись навсегда. Таковы уж особенности долбаной человеческой психики.

Кстати, о психике. Точнее – о психиатрии: Полина снова загремела в СНО. На сей раз она стала старостой кружка на кафедре клинической психиатрии. Было куда интереснее оперативной хирургии с топографической и патологической анатомией. Что уж говорить о биологии с её глистами! Психиатрия открыла перед Полиной целый мир. И мир этот был огромен, страшен и прекрасен одновременно. Сошедшие с ума художники, маниакально-депрессивные писатели, набитые фобиями по самые свои захламлённые чердаки. Гениальные учёные, страдающие параноидальными психозами. Доклады, доклады, доклады! По Ван Гогу, по Гоголю, по Хемингуэю, по Нэшу. Читальный зал библиотеки – впервые за истекшие годы не студенческой медицинской, за анатомическим корпусом, а той, что имени Горького, большой, красивой, фасадом выходящей на Пастера. Психиатрия была более сродни театральной студии, фантасмагорической пьесе, антиутопии, нежели науке. Так казалось Полине. Пока она не увидала парочку отделений – для буйных и гериатрическое. Но и тогда её страсти по психиатрии не остыли. Как знак особого доверия ей, всего лишь студентке, вручили ручку – съёмную ручку, поворачивающую штырёк на двери в любое из отделений «психушки». И даже приглашали перейти работать сюда из своих железнодорожных пенатов. Но нет. Для Полины психиатрия была и надолго осталась искусством, а не ремеслом. Она даже сдружилась со старым седым шизофреником, проведшим тут последние десять лет. Покупала ему чай и сигареты. Он рассказывал ей о загадочной Южной Азии, где провёл несколько лет, и читал свои стихи. Разве может нормальная студентка (или любой нормальный человек) дружить с шизофреником, покушавшимся на жизнь собственного отца?

Или вот та несчастная женщина… Да-да, несчастная, что бы о ней ни думали окружающие! Очень хорошо, что эта женщина сошла с ума. То есть, конечно, не хорошо. Потому что если бы она не сошла с ума, то ничего подобного не произошло бы! Но хорошо, что она так и не вернулась в ум, эта несчастная женщина, задушившая собственную дочь! Нет, не алкоголичка, не наркоманка, не дворничиха-поломойка какая-нибудь! Нет. Жила-была себе очень интеллигентная, образованная женщина, работала учительницей в школе. В хорошей общеобразовательной школе. И была у неё единственная дочь – красавица, комсомолка, спортсменка. Мастер спорта по спортивной гимнастике всего в тринадцать лет! И мать в своей дочери души не чаяла. Потому что больше никого у неё не было – только дочь. Дочери самое лучшее. И тряпки, и еда, какие уж можно достать. Всё для неё, ненаглядной. И дочь матери отвечала взаимностью, между прочим. Росла доброй, заботливой, матери чай заваривала, когда та с работы приходила. И вот однажды мать пришла с работы, подошла сзади к своей единственной ненаглядной кровиночке и… задушила её. Насмерть. Тонкая слабосильная учительница, никогда не занимавшаяся даже физкультурой, сдавила сильную мускулистую шею пятнадцатилетней девушки, мастера спорта и… И на следующий день на работу не пошла. И на следующий после следующего. И к телефону не подходила. На третий день к ней с работы сами пришли, потому что за учительницей за -надцать лет беспорочной службы никаких ни больничных, ни прогулов не было, – не открывает. Звонили, стучали, кричали – не открывает. А шорохи и подвывания из-за двери слышны. Вызвали слесаря из ЖЭКа, милицию – потому что без неё слесарь замок отпирать не соглашался. Вскрыли дверь. А там – женщина в спутанном состоянии сознания. И трупный дух не пойми откуда… Вот же – из свёрнутого ковра! Женщина неконтактна. От ковра оторвать невозможно – воет и рычит. Вызвали психиатрическую подстанцию, седировали, в смирительную рубаху замотали. Из ковра труп молодой девушки – по опознанию коллег – дочери – размотали. На шее – синяки, гематомы, царапины. Причина смерти – удушье… Хорошо, что та несчастная женщина в ум, с него сошедши, не возвращается. Вот как?! Вот почему?!! Профессор долго и нудно, часа три, объяснял возможные причины, механизмы, поломки. Употребляя слова «фрустрация», «подсознание», «замещение», «климактерический психоз»… А санитар из буйного сказал, что очень часто в этой стране бабы того – тю-тю! Особенно если всю жизнь без мужика, а тут дочка-красавица подросла… Так, конечно, редко. То ж интеллигенция. А вот ножом кухонным или, там, топором народ попроще частенько родню косит. Ну да там всё чаще делириум тременс и недоёб, без вот этих вот фрейдистских изысков а-ля профессор.