Коммод. Шаг в бездну - [24]

Он спустил ноги, сел на ложе, ссутулился.

— Прикинь, Бебий, что начнется в Риме, когда там узнают, что я застрял в Богемии. Сколько радости для тех, кто предупреждал о моей незначительности, неумении управлять государством. И в такой момент меня усиленно вынуждают отодвинуть войска подальше от Рима, увязнуть в непроходимых лесах и болотах, бросить столицу и, следовательно, империю на произвол судьбы. Или на попечение тех, кого я выберу, ведь мне придется утвердить кого‑то в должности управителя государством.

— Государь, я готов выполнить любой твой приказ.

Император поморщился.

— Не о тебе речь. Твое дело командовать легионом. Хорошо будешь командовать, станешь сенатором, а то и консулом, получишь провинцию в наместничество. Ты что не понял, о чем я веду речь?

— Понял, государь. Тебя беспокоит, как бы тебя не оставили не у дел в тот самый момент, когда обострится положение на востоке империи.

Коммод закивал.

— Именно! План проще не бывает! Как только я увязну на севере, кто‑нибудь из наместников на востоке поднимает мятеж, и я оказываюсь зажатым между двух огней.

— Но, государь, с легионами Северной армии тебе победа обеспечена. Мы все встанем за тебя.

— Но зачем вставать? Зачем доводить дело до гражданской войны, ведь война, ты сам только что сказал, дело ненадежное.

— Какой же ты видишь выход, цезарь?

— Мир с варварами. Надежный, долговременный, обеспеченный присутствием на границе лучших легионов. Лучшей острастки для внешних и внутренних врагов не придумаешь. Отсюда я могу легко перебросить войска по любому азимуту, в то же время близость коварных германцев и кельтов по ту сторону Данувия не позволит нашим воинам, от рядового до полководца, расслабиться.

— Государь, помнишь, я был сослан Сирию. Мне лучше других известна трещина, которая перед кончиной очень тревожила твоего отца. Восточная часть империи, если вовремя не доглядеть, вполне может отколоться и пуститься в самостоятельное плавание. Согласен, что перед началом летней кампании надо еще раз все хорошенько взвесить. Все равно лично я полагаю, что поход необходим. Я согласен с твоим отцом, что, разгромив варваров на севере и водрузив легионные орлы на берегу Океана, мы тем самым решим обе задачи: сохраним единство империи и обеспечим безопасность северных границ. Однако твои доводы тоже весомы. Стоит молодому цезарю застрять в Моравии и Нижней Германии, и нельзя исключить безумств, которые могут родиться у кого‑то в воспаленном воображении. Конечно, я не обладаю полнотой информации, чтобы дерзнуть советовать тебе, однако этот разговор придал мне надежду, что решение будет принято разумное и дальновидное. А это так важно для легата. Вот почему я сказал, что готов выполнить любой твой приказ.

— Это я и хотел услышать. Я требую от тебя немногого. На будущем совете твердо выскажи свое мнение насчет того, о чем мы здесь только что говорили. Спроси, кто готов дать гарантии, что за оставшиеся шесть месяцев мы добьемся успеха и организуем новые провинции?

Бебий поколебался.

— Но я верю в успех кампании нынешнего года.

— Можешь предложить себя в главнокомандующие. Я тебе доверяю и, если не будет других предложений, поддержу твою кандидатуру.

— Нет, цезарь. Это мне не по плечу.

— А Пертинакс, например, ответил, что он готов взять на себя ответственность. Правда, потом стушевался. Неожиданно заявил, что взвесил все за и против и пришел к выводу, что в нынешнем положении никто, кроме императора не может возглавить поход. Как полагаешь, к чему он клонит?

Бебий пожал плечами.

— Я не знаю, я не Пертинакс.

— И я не знаю. Я прошу тебя озвучить свое мнение на совете, только и всего. Повторяю еще раз, можешь предложить себя в главнокомандующие.

Он сделал паузу, выпил еще вина и заявил.

— Все, на сегодня хватит. Приглашаю тебя проветриться. Сегодня ты останешься у меня, я назначаю тебя своим гостем. Как тебе дичь, которую мы только отведали?

— Что‑то потрясающее, — признался Бебий.

— К тому же у меня есть замечательное фалернское, которое только что доставили во дворец.

— Государь, у меня есть просьба.

— Говори. Готов исполнить все, что бы ты ни попросил. Желаешь, чтобы тебя обеспечили женской лаской? Сделаем. Есть у меня огурчик, пальчики оближешь. Его уже и Переннис, и Витразин попробовали — говорят, что‑то необыкновенное. Буря и страсть, а вопит так, что в городе слышно. Потрясающе.

Заметив, как изменился в лице Бебий, император рассмеялся.

— Я не настаиваю. Не хочешь не надо, спи один в холодной постели. Что за просьба?

— Государь, разреши Тертуллу вернуться в Рим. Десятый год поэт живет в Африке. Он раскаялся и молит о прощении.

— Это какой Тертулл? Который спал с моей матушкой? А что, его до сих пор не помиловали? Ничего не скажешь, был весельчак. Теперь, наверное, поумнел. Хорошо, Бебий, пусть возвращается в Рим, но только при одном условии. Никаких шуточек, намеков, эпиграмм. Пусть займется описанием моего славного царствования. Договорились?

— Да, мой государь.

* * *

В военном лагере Бебий привык ложиться с заходом солнца, так что заполночь он уже не мог скрыть зевоту и государь милостиво разрешил ему отправляться спать. В такой поздний час легату было трудно состязаться в жизнерадостности с друзьями Коммода.