Коммивояжёр смерти - [4]

— И что же вы предлагаете? — уточнил я.

Он не ответил мне. Не удостоил ответа никого из нас. Закончив свое выступление, он просто-напросто гордо прошествовал к окну, распахнул его и шагнул вниз.

1 декабря 2058 года.

Сорок тысяч человек. Это не показатель смертности. Это — официальные цифры: ровно столько голов насчитывает население нашей страны по состоянию на сегодняшний день. Не спрашивайте меня, как ситуация обстоит на самом деле. Жизнь под землей потихоньку ведет к тому, что ты попросту перестаешь заботиться о том, что там творится на поверхности.

Что ж, по крайней мере, кое-кто выжил. Памятуя о том, что произошло, остается лишь восхищаться тем, что нас все еще так много.

Сначала — массовые самоубийства, потом — разгул преступности, ну а следом — крах путей сообщения и промышленности. Похоронные службы распущены, гробы больше не производят — а зачем, кладбища и так повсюду, закапывать трупы можно где угодно, хоть у себя в саду. Продуктовые заводы не работают, станции очистки воды выходят из строя одна за другой. Думаю, это конец. Раскручивать маховик в обратную сторону взаправду нет смысла, потому что никакого маховика больше нет. Сколько не ломаю голову — не могу представить себе мало-мальски вероятную возможность призвать выживших людей к порядку. Они от него попросту отвыкли. Может, ситуацию спасло бы военное положение, да только в стране не осталось военных — голод и отравление систем водоснабжения ударили по ним в первую очередь. Вроде как еще назревает несколько локальных эпидемий чумы и холеры. Народ совсем одичал, Церковь Стерилизации набирает все большую популярность. Никто больше не хочет заводить детей.

Говорят, что смога больше нет. Отрадно слышать. Его ведь теперь нигде нет, если подумать.

Здесь, в переоборудованных корпусах Пентагона, мы чувствуем себя вполне хорошо — много еды, все удобства, пять подземных уровней так вообще какой-то рай земной. Мы все еще можем обращаться к населению через телевещание — все средства к тому у нас под рукой. Вот только аудитория в сорок тысяч человек… не знаю, кто нас слушать-то станет.

Говорят, пока есть эти сорок тысяч, есть надежда. Что ж…

1 апреля 2067 года.

Пленка для записей заканчивается. Значения это не имеет — у нас тут заканчивается, почитай, всё. Осталось одиннадцать человек.

Больше никого. Одиннадцать.

Мы больше не можем прятаться под землей, все системы износились и выходят из строя. Нам не хватает кислорода. Но выйти на поверхность мы тоже не можем — повсюду смертоносные вирусы, инфекции, воздух отравлен.

Коммуникациям пришел конец. Мы это особо не обсуждаем, но правда понятна уже всем. Везде — всюду — никого не осталось. Мы — последние выжившие.

Шестеро стариков, всем за семьдесят. Трое старух. Внучка одной из старух по имени Лина — ей девятнадцать, милая маленькая блондинка. И я. Мне сорок девять.

Сегодня было созвано совещание. Надо думать, последнее. Только жесткие факты: в ближайшие несколько лет всех нас не станет. Может, поверхность и станет пригодной для жизни, может, эпидемии стихнут. Вот только человек к тому моменту окончательно сделается достоянием прошлого. Президент озвучил план (забавно, но к тому моменту даже без маскарадных уловок он сделался похожим на Дядю Сэма):

— Нужно возродить нацию. Начать с чистого листа. — Он глянул на меня. — Ты единственная надежда. Ты и девушка. Это не обсуждается.

Знаете, что они сейчас делают? Готовят нам милое любовное гнездышко. На двоих. Вот только я не стану причинять Лине неудобств. Мне просто не хочется. К черту все. Генри Дэвид Торо был прав — приходит момент, и всему остальному ты предпочитаешь тишину и смирение вод Уолденского пруда.

Именно туда — к Уолденскому пруду — я и отправлюсь этой ночью. Заплыв подальше, дабы не возникало соблазна вернуться, я открою для себя радость утопления.