Комментарий к "Категориям" Аристотеля. Фрагменты - [18]
После того как [Аристотель] указал выше на разделяемые [с отличительным признаком] сопутствующие признаки (consequentiae) субстанции "не находиться в субъекте" и "всем [образованным] от субстанций [сказуемым] сказываться унивокально" и отделил их от подлинного отличительного признака, поскольку считается, что они общи отличительным признакам, он добавляет еще одно [свойство субстанции], которое не является ее собственным признаком, так как присуще не всякой субстанции. Ведь как количество обозначает "сколько", а качество "каково", субстанция, как кажется, обозначает некое [определенное] "это". В самом деле, когда я говорю "Сократ" или "Платон" или называю какую-нибудь другую индивидуальную субстанцию, я обозначаю некое [определенное] "это". Однако [данная особенность] присуща не всем субстанциям. Действительно, в отношении индивидов, поскольку они являются частными и единичными по числу, верно, что [им свойственно] обозначать некое [определенное] "это". В отношении же вторых субстанций - не так. Ибо вторые субстанции не являются ни едиными, ни единичными по числу, напротив, виды включают в себя множество индивидов и род объемлет большое количество видов, поэтому когда я говорю "человек", я не обозначаю некое [определенное] "это", и имя "человек" не является единичным, потому что сказывается о многих индивидах; но скорее ["человек" обозначает], каков некто, ведь он показывает, какова субстанция, в связи с тем, что она называется "человек". Но данное качество определяется (determinare) по (circa) субстанции, ведь как индивидуальное качество имеет виды и роды качества и как [предикамент] "качество" охватывает единичные качества родами и видами, точно так же роды и виды индивидуальных субстанций суть вторые субстанции. Следовательно, когда я говорю "человек", я обозначаю такую субстанцию, которая сказывается о большом количестве различных по числу [индивидов] в том, что есть это. Поэтому, когда я говорю "человек", я обозначаю некую субстанцию, а именно такую, которая сказывается об индивидах. Так же и в отношении рода. Ибо когда я говорю "животное", я обозначаю такую субстанцию, которая сказывается о многих видах. Следовательно, есть качество, например "белое", которое всегда находится в субстанции, но не так, что уничтожает (interimere) саму субстанцию, потому что белизна не обладает свойством субстанции. А то качество, которое сказывается о субстанциях, определяет качество по (circa) субстанции, ведь оно показывает, какова эта субстанция. Так, если человек есть разумный, то и субстанция будет разумной, а "разумный" есть качество. Итак, вторые субстанции показывают, какова субстанция. Поэтому "обозначать некое [определенное) "это"" не является собственным признаком субстанции. Ведь вторые субстанции обозначают не некое [определенное] "это", но (как уже было сказано) каково это нечто, и, хотя, с одной стороны, они показывают, каково это нечто, с другой стороны, само качество они определяют по (circa) субстанции. Качество же вторых субстанций находится в индивидах и, естественно, сказывается о них же самих, то есть об индивидуальных субстанциях. Итак, качество вторых субстанций определяется по (circa) индивидам, то есть тому, что первично.
Определение (determinatio) же тем шире, чем больше объемлет сам термин, и соответственно тем уже, чем меньше он объемлет, поэтому род содержит в себе большее, а вид не столь многое. Ибо когда я говорю "животное", [я называю и] человека, и быка, а также охватываю одним этим именем всех прочих живых существ. Когда же говорю "человек", я охватываю значением этого имени одних только индивидуальных людей. Поэтому большее определение происходит через род, нежели через вид, и определение качества по (circa) субстанции происходит или так, что оно является субстанциальным качеством в виде и роде, или так, что оно сказывается относительно некоей общности субъектов. Но качество само по себе, такое, как "белое", не обозначает никакую субстанцию и не обнаруживает никакую общность, например род своих видов и вид индивидов.
Из этого следует, что предстоит разыскать другой собственный признак субстанции.
"Субстанциям свойственно и то, что им ничто не противоположно. В самом деле, что может быть противоположно первой субстанции, например некоему человеку или некоему животному? Им ничто не противоположно. И [виду] "человек", и [роду] "животное" ничто не противоположно. Это, однако, не собственный признак субстанции, но [свойство] многого другого, например количества: ничто не противоположно длине в два или в три локтя, а также в десять [локтей], и вообще ничему такому. Разве что кто-нибудь скажет, что многое противоположно малочисленному или большое малому, но из определенных количеств одно другому не противоположно" [48].
Аристотель приводит и еще одно свойство субстанции, утверждая, что субстанции ничто не противоположно, и доказывает это по индукции, посредством отдельных примеров. В самом деле, человек не противоположен ни [другому] человеку, ни лошади, ни какому-либо иному живому существу. И если кто-нибудь скажет, что хотя огонь и вода суть субстанции, огонь тем не менее противоположен воде, он ошибется. Ведь не огонь противоположен воде, но качества огня противоположны качествам воды. Ибо холод и тепло, влажность и сухость суть противоположности, и одни из этих качеств находятся в огне, другие в воде, поэтому и кажется, что они делают противоположными сами субстанции, | которые на самом деле] таковыми не являются. Это можно доказать на примере всех прочих субстанций, среди которых никто не смог бы отыскать противоположности.
Вершина творчества Боэция — небольшое сочинение «Об утешении философией», написанное в тюрьме перед казнью. Оно теснейшими узами связано с культурой западного средневековья, а своими поэтичностью и гуманизмом сохраняет притягательную силу и для людей нашего времени. В течение многих веков «Утешение» оставалось неисчерпаемым кладезем философского познания и источником, откуда черпались силы для нравственного совершенствования и противостояния злу и насилию.В «Утешении» проза чередуется со стихами — Боэций избрал довольно редко встречающуюся в античной литературе форму сатуры, т.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Боэций как один из родоначальников схоластического анализа христианских догматов.В сущности, реализация аристотелевской логическо-категорийной структуры на христианско-теологическом субстрате.
Настоящий том «Библиотеки античной литературы» по существу впервые знакомит русского читателя с латинской поэзией IV–VI вв. нашей эры. В книгу вошли произведения крупных поэтов той эпохи, таких как Авсоний, Клавдиан, Рутилий Намациан, стихи менее значительных авторов, и анонимные произведения. Не менее велико и разнообразие представленных в книге жанров — от крупной поэмы до мелкой эпиграммы. Разнообразие и новизна материала — залог большой познавательной и культурной ценности данного тома.
Логические трактаты Боэция - характернейший пример рафинированной схоластической логики и силлогистики раннего европейского средневековья. Авторитет Боэция как логика был в Средние века чрезвычайно велик: его имя называли вторым после Аристотеля.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.