Комментарий к "Категориям" Аристотеля. Фрагменты - [15]
Итак, два первых из указанных [значений] (всему [виду] и не только одному ему и только одному [виду], но не всему) мы назовем некими собственными признаками, которые, как представляется, далеки от истины собственных признаков. Тот же третий (присуще всему виду и только ему одному) действительно есть собственный признак. Те [собственные признаки], которые были упомянуты ранее, не являются подлинными и называются "сопутствующими", этот же последний есть истинно собственный признак. Следовательно, Аристотель, какие бы он ни нашел собственные признаки такого рода, то есть те, которые [свойственны] одним только субстанциям, но не всем или всем, но не им одним, отклоняет их как неистинные по отношению к определенной природе чего-либо. Истинным же он полагает тот последний, который подходит всякой субстанции и только ей одной. В самом деле, собственные признаки суть то, что обращается, как, например, то, что является человеком, способно смеяться, а то, что способно смеяться - человек. А способно обращаться только то, что свойственно всему [виду] и только ему одному, ибо не подходит чему-то иному в большей или меньшей степени. Предварительно отметив это, мы переходим к речи [Аристотеля] и изложению самого [соответствующего] места [из его книги].
Итак, Аристотель говорит следующее: "для всех субстанций является общим не находиться в субъекте". В самом деле, первые субстанции, то есть индивиды, не находятся в субъекте, что совершенно ясно демонстрируется следующим: частная субстанция никоим образом не может быть акциденцией чему-либо. Однако вторые субстанции имеют видимость нахождения в субъекте, поскольку создается впечатление, что вторые субстанции находятся в субъектах, то есть в первых субстанциях, но это ложно: вторые субстанции только сказываются о первых субстанциях, но не находятся в них. Ибо животное только сказывается о некоем человеке, но не находится в нем как в субъекте. Это доказывает то обстоятельство, что индивиды всего того, что находится в субъекте, также находятся в субъекте. Например, поскольку цвет находится в субъекте - теле, и некий [определенный] цвет опирается на субъект - тело. Здесь же, поскольку первые субстанции, то есть индивиды, не находятся в субъекте, то и их универсалии, то есть вторые субстанции, которые суть роды и виды, не могут опираться ни на какой субъект. А потому вторые субстанции соотносятся с первыми лишь как с субъектами предикации, но не находятся в них как акциденции. Вот еще один важнейший аргумент, подтверждающий, что вторые субстанции не находятся в субъекте: все, что находится в субъекте, может изменяться, субъектная же [субстанция] не меняется. Так, цвет, находящийся в теле, остающемся тем же самым, может изменяться, например, становиться из черного белым. Вторые же субстанции не изменяются, если не изменяются первые субстанции.
Доказательство же того, что вторые субстанции не находятся в субъекте, которое предлагает сам Аристотель, таково: сперва он учит, что у того, что находится в субъекте, только имя может сказываться о субъектах, смысл (ratio) же - никогда. Ведь если белое находится в теле, то говорится, что тело белое, и белизна сказывается о теле, однако, тело имеет одно определение, а белизна - другое. Вторые же субстанции и сказываются о первых посредством имени и связаны определением. В самом деле, некий человек - это и человек, и живое существо, но некий человек определяется смыслом (ratio) как человека, так и животного. И, согласно справедливейшему замечанию, все, что находится в субъекте, сказывается о субъекте эквивокально. Вторые же субстанции сказываются о первых не эквивокально, но унивокально, потому что, как уже было сказано, согласуются и именем и определением. Поэтому как первые субстанции не находятся в субъекте, так же лишены субъекта и вторые. Следовательно, не находиться в субъекте - общее для всех субстанций, и для вторых, и для первых, и, какая бы ни была субстанция, [из вышесказанного] следует, что она не находится ни в каком субъекте.
Но, спрашивается, присуще ли данное [свойство] одной только субстанции или чему-либо еще? Ведь если это присуще одной только субстанции, то [данное свойство] - не находиться в субъекте, поскольку оно, как мы показали, присуще всем субстанциям, - будет именоваться подлинным собственным признаком субстанции. Ведь истинным собственным признаком является тот, который присущ всему [виду] и только ему одному; однако это [свойство - не находиться в субъекте], не является собственным признаком субстанции, что Аристотель и подтверждает правдоподобнейшим доказательством, говоря:
"Далее, ничто не мешает, чтобы имя того, что находится в субъекте, иногда сказывалось о субъекте, для смысла (ratio) же это невозможно. Напротив, у вторых субстанций и имя, и смысл (ratio) будут сказываться о субъекте: ведь ты выскажешь о некоем человеке смысл (ratio) человека и животного. Поэтому субстанция не будет относиться к тому, что находится в субъекте. Это, однако, не является собственным признаком субстанции, ведь и отличительный признак (differentia) принадлежит к тому, что не находится в субъекте: в самом деле, о субъекте - каком-либо [отдельном] человеке - говорится как о способном ходить (gressibile); но это не находится ни в каком субъекте: ни "двуногое" ни "способное ходить" не находятся в человеке. Также и смысл (ratio) отличительного признака сказывается о том, о чем сказывается сам отличительный признак, например, если "способное ходить" сказывается о человеке, то и смысл (ratio) "способного ходить" сказывается о человеке, ведь человек способен ходить" [41].
Вершина творчества Боэция — небольшое сочинение «Об утешении философией», написанное в тюрьме перед казнью. Оно теснейшими узами связано с культурой западного средневековья, а своими поэтичностью и гуманизмом сохраняет притягательную силу и для людей нашего времени. В течение многих веков «Утешение» оставалось неисчерпаемым кладезем философского познания и источником, откуда черпались силы для нравственного совершенствования и противостояния злу и насилию.В «Утешении» проза чередуется со стихами — Боэций избрал довольно редко встречающуюся в античной литературе форму сатуры, т.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Боэций как один из родоначальников схоластического анализа христианских догматов.В сущности, реализация аристотелевской логическо-категорийной структуры на христианско-теологическом субстрате.
Настоящий том «Библиотеки античной литературы» по существу впервые знакомит русского читателя с латинской поэзией IV–VI вв. нашей эры. В книгу вошли произведения крупных поэтов той эпохи, таких как Авсоний, Клавдиан, Рутилий Намациан, стихи менее значительных авторов, и анонимные произведения. Не менее велико и разнообразие представленных в книге жанров — от крупной поэмы до мелкой эпиграммы. Разнообразие и новизна материала — залог большой познавательной и культурной ценности данного тома.
Логические трактаты Боэция - характернейший пример рафинированной схоластической логики и силлогистики раннего европейского средневековья. Авторитет Боэция как логика был в Средние века чрезвычайно велик: его имя называли вторым после Аристотеля.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.