Коммандо - [23]

И, тем не менее, выбора у Джона не было. Даже если бы он решил отказаться от задуманного, то шансы забраться обратно в лайнер практически равнялись нулю. Скорее всего, его просто раздавило бы о стенки отсека шасси.

Метрикс отпустил правую руку и передвинулся влево, стараясь выбрать наиболее удобную для прыжка позицию.

Озерцо плыло навстречу. Джон дождался, пока оно окажется чуть впереди, и, резко толкнув ногой стойку уже начавшего складываться шасси, отделился от самолета. Рев двигателей устремился куда-то вверх.

Метрикс сделал то же, что обычно делают при прыжках с парашютом: сжав колени, он чуть согнул ноги, приготовившись к удару.

Сегодня тот, кто определял жизненный путь полковника спецподразделения «коммандос», был милостив.

Джон упал у самого берега. Озерцо приняло его, поглотив, укрыв с головой. Он нащупал ногами зыбкое дно и встал. Вода доходила Джону до груди. Выбравшись в заросли тростника, Метрикс поднял руку и выставил на электронных часах таймер-будильник. Механический голос известил его о том, что отсчет начался. Цифры 11:00 на циферблате, мигнув, сменились новыми — 10:59.

Время пошло.

* * *

Десять часов пятьдесят восемь минут до…

Александро Родригес нетерпеливо мерил шагами палубу шикарной яхты. Беннет, стоящий рядом со связанной Дженни, наблюдал за ним с какой-то смесью брезгливости и удовольствия. Он презирал этих людей. Вообще, Беннет презирал людей, плативших ему деньги. Это правило не касалось одного человека на земле — Джона Метрикса. Нет, еще, пожалуй, отца. Да, да. Старого ублюдка Беннет тоже уважал. Уважал, боялся и ненавидел одновременно. Конечно, папаша был крепким человеком и умел заставить сына делать то, что ему хотелось. В противном случае Беннет вполне мог остаться с парой переломанных ребер.

(— А ну-ка, пойди сюда, маленький засранец. Ты что, не слышишь, козел, к тебе обращается отец! Значит, вот так, да? Не понимаешь человеческого языка? Ну хорошо же? Я тебя научу слушаться!

БАХ! — в боку вспыхивает ярко-белый раскаленный шар боли, и маленький Беннет, скуля что-то неразборчивое…

— Старый му…к. Вонючий ублюдок. Траханый козел… — уползает в ванную. Но напоследок получает еще пару увесистых ударов по ребрам и несколько здоровенных пинков по заднице.)

Так продолжалось до тех пор, пока он не подрос настолько, что лупил всех ребят во дворе. Старше или младше, не имело значения. А вот папаша состарился еще больше и уже не мог драться так же хорошо, как раньше. В один прекрасный день Беннет повышибал ему зубы и засунул головой в унитаз, стоящий в заблеванном грязном сортире. Папаша, помнится, хрипел так, словно ему дерьма натолкали в глотку.

Беннет даже ухмыльнулся. Воспоминания были приятными. Детский страх, разбавленный яростью, поднялся в груди сладкой истомой. И ему даже пришла в голову интересная мысль. А что, если он поступит так же с этим трусливым кретином Александро? Тот, наверное, будет визжать, как поросенок. Или свернуть ему шею?

Беннет почувствовал некоторое удовольствие от этих вполне приятных мыслей. Не сейчас. Не сейчас. Придется обождать какое-то время. До тех пор, пока не умрет Джон, и он, Беннет, спустит шкуру с его суки.

Да, Джон Метрикс — совсем другое дело. Метрикс — не Александро, и даже не папаша. Он другой. Сильный и ловкий, как сам Беннет. И Джон умеет заставлять. Умеет драться. Ерунда, когда он говорит, что ему не нравится убивать. Убивать нравится всем. Нужно лишь почувствовать вкус крови на губах. Понять удовольствие, которое получаешь в момент убийства. В ту самую секунду, когда враг перестает хрипеть и валится на землю. Когда его глаза подергиваются серой пленкой, словно у мертвой курицы. Собственно, чем человек отличается от этой глупой птицы? Да ничем. Все умные разговоры о смысле бытия и чтение книжек — дерьмо. Люди хотят только одного — пожрать, испражниться и потрахаться вдоволь. И вот когда человек набьет свое вонючее брюхо едой, наср…т во дворе соседа, перетрахает кучу сисястых шлюх, тогда он, сыто рыгая и почесывая свои яйца, начинает рассуждать о смысле жизни.

Ложь. Все вокруг — ложь и дерьмо. Все они свиньи и воняют дерьмом. Потому что они жрут дерьмо, ведут себя, как дерьмо, и мозги их тоже сплошное дерьмо. Мысли, которые выходят из этого дерьма, — воняют дерьмом. Чего же жалеть таких ублюдков?

В мире всего два человека, от которых не воняет. Он сам и Джон. Даже от Форестона и Лоусона пахло дерьмом.

Беннет сжал плечо девочки так, что та вздрогнула. Но она не застонала. Да, конечно, вся в отца. Возможно, если бы эта сучка выросла, то тоже научилась бы заставлять. Только вот неувязка. Она умрет. Наверное, даже раньше, чем рассчитывает урод Александро.

Беннет извлек из ножен широкий кинжал-«коммандо». Несколько секунд он качал его на ладони, борясь с искушением метнуть его в Родригеса. Перед глазами явственно встала картина — умирающий дерьмовый генерал. Кинжал вонзился в горло — точно в ложбинку между ключицами. Бежевый мундир заливает горячая, хлещущая из раны кровь. Глаза курицы, расширившиеся от ужаса, уставились на Беннета в немом изумлении. Страх. Жизнь вытекает вместе с тягучей дымящейся струйкой, обагряющей сверкающее лезвие. Родригес подносит руки к шее, словно надеясь извлечь кинжал — а вместе с ним и сам факт приближающейся смерти — из раны. Поздно, дерьмо собачье. Колени его подгибаются, и он валится на белую, надраенную до блеска, палубу. Кровь льется на краску. Красиво.