Комиссар госбезопасности - [17]

— Очень интересно, — оживился Пригода, обрадованный тем, что может сразу начать работу с живым агентом абвера.

Алексей Кузьмич Лойко вошел, держа тоненькую папку с материалами на Карася. Молодой, большеглазый, с ярким румянцем на щеках, он выглядел здоровяком. Правда, симпатичное лицо его несколько портил искривленный нос — след увлечения боксом.

— Что нового показал Карась? — спросил Моклецов.

Лойко покосился на Пригоду, зная его по недавнему приезду к ним во Львов как работника центрального аппарата, подобрался, стал еще серьезнее. Деловито и четко доложил:

— Арестованный агент утверждает одно: выяснял, нет ли передислокации штабов соединений, которые помечены на карте. Их пять. А подслушивал разговоры попутно, на авось, без конкретного задания. Сейчас он сам пишет, где и чему учился, кто преподавал, как забросили к нам, с каким заданием, что выполнил и чего не успел.

— Как закончит показания, познакомьте меня с ним, — отдал первое распоряжение в новой своей должности Пригода.

— По-моему, агент раскололся, — продолжал Алексей Кузьмич. — У меня было подозрение, не наговаривает ли на себя этот сморчок. Туповат он для такого задания.

— Подтверждение о его прежнем месте жительства получили? — спросил Моклецов.

— Сказал правду. И фамилия подлинная. Жена с сыном есть — все сходится.

— Заканчивайте с ним быстрее, — поторопил Моклецов, отпуская Лойко, и снова обратился к Пригоде: — Значит, сразу быка за рога. А я предполагал дня три дать вам оглядеться, в части съездить…

Моклецов уже намеревался пригласить Пригоду пройтись по отделу, хотел представить сотрудникам нового своего заместителя, но тот вдруг спросил:

— А что у нас есть нового по делу группы «Выдвиженцы», начатому в Киеве?

— К сожалению, ничего.

— Почему «к сожалению»? — удивился Михаил Степанович. — Не можете напасть на след агента?

Моклецов поморщился:

— Нет у нас пока ни одной зацепки. Подозреваемый недавно в Киев откомандирован… Похоже, проморгали мы, отпустили безо всякого подозрения врага. Теперь задним числом проверяем, кто он, как служил, почему именно его рекомендовали на службу в штаб округа.

— Вы о Рублевском? — уточнил Пригода.

— Уже и в Москве о нем известно, — грустно констатировал Моклецов и с горечью добавил: — В Киеве, едва появился, Рублевский сразу попал на крючок. Тут же под носом восемь месяцев работал в штабе армии, и все было чин чином: исполнительный, толковый, серьезный, в быту скромный, в списке на выдвижение состоял.

Моклецов взял Пригоду под руку и увлек в коридор, сказав:

— Пойдемте-ка знакомиться с сотрудниками. Пусть уж о Рублевском у меня одного голова болит.

* * *

Экспедитора Георгия Осина сотрудники особого отдела уже привыкли видеть всегда подвижным, веселым, а для чекистского глаза — излишне общительным. Он задал столько работы своими служебными, личными и случайными связями — только успевай разматывать, что невольно подозревалось намерение «красавчика» сбить с толку возможную слежку. В то же время он не выказывал ни оглядки, ни попыток каким-либо скрытым способом обнаружить за собой хвост. Осталось думать — либо у Осина в это время не предполагалось тайных встреч, либо он не искушенный в конспирации агент, либо слишком самоуверен. Впрочем, неопытность в таком деле чаще заставляет озираться, а искушенность сама собой велит постоянно присматривать, нет ли хвоста. Как бы то ни было, предположение о том, что совесть у этого человека чиста, отпадало. После встречи с Рублевским на почтамте Осин опустил в ящик не тот конверт с письмом, которое готовил, а с иным, написанным другими чернилами и не остроносым почтовым пером № 86, а тупым «рондо».

Сегодняшний день Осин терпеливо высидел на работе, даже не ходил в соседний буфет выпить пива. Из конторы ушел пораньше — кто-то позвонил ему, и он, достав из железного ящика несколько фотографий, положил их в карман, запер свой неказистый сейф и удалился чем-то очень озабоченный.

На углу Осина встретила красивая молодая женщина. Белый берет и беличий воротник пальто очень шли к ее смуглому лицу. Она вышла навстречу Осину приветливая, улыбчивая, но при этом почему-то виновато разводила руками. Осин держался сухо, молча слушал спутницу, порой с чем-то не соглашался, отрицательно качая головой. Они шли, очевидно, куда глаза глядят, потому что, сделав два поворота, направились обратно по прежнему пути, а потом спустились на Крещатик, свернули в сквер и устроились на скамейке. За разговором Осин достал фотографии и, близко склонившись к женщине, стал показывать ей снимки один за другим. Женщина при этом вскочила с места, но тут же опустилась обратно на скамейку, растерянная, с приоткрытым в испуге ртом, потянулась дрожащими руками к фотокарточкам, но Осин быстро спрятал снимки в карман. Женщина без умолку о чем-то говорила, было видно, что она возмущалась и упрашивала. Слова Осина понемногу успокаивали ее. Она вздыхала, сокрушенно покачивала головой, нервно теребила ручку сумочки.

Из сквера парочка снова вышла на Крещатик. Осин повел себя оживленнее, выскакивал на обочину дороги с поднятой рукой, когда появлялась легковая машина без пассажира, но остановить ни одной не удавалось. Женщина при этом продолжала одна идти дальше; похоже было, что ехать она никуда не собиралась.