Комендор - [28]

Кстати, об охотниках. Мне показалось, или там, где я оставил тела преследователей, шакалы выли? Да и бог с ними всеми.

Так же мне достались два подобия бронежилетов. Именно подобия, самоделки со стальными вкладышами. Но грудь, живот и пах от дробона защитят однозначно, да и от мелкого осколка тоже, скорей всего. Какой-то плотный кожаный шлем, жаль, маловат, мой череп в него лезть не хочет. Пара ножей, кованных и весьма неплохих. Небольшие рюкзачки, даже скорее, сумки, в которых было по небольшому набору из вяленого острого мяса, сухарей и плитки спрессованных сушеных ягод с медом. Фляги, добротные медные фляги. Ремни, портупеи. Две пропотевшие рубахи, которые я уже выстирал, и сейчас они висят в лесу, сушатся. Портянки, новые и те, что я с сапогами забрал, тоже уже выстирал. Мне каждое лыко в строку, я жадный.

И самое удивительное — деньги. Три золотые монеты, с надписями на русском, две золотые с каким-то арабским шрифтом, восемь серебрушек, пригоршня разнообразной никеле-бронзовой мелочи, начеканенной в полудюжине стран. Причем медяшки-никелюшки старые, полуистертые, года выпуска на них до две тысячи семнадцатого. А на серебрушках и золотых — от две тысячи пятидесятого (самый истертый, с арабским шрифтом) до две тысячи сто девяностого. Вот так то. Два века разброс. Судя по всему, тут на самом деле что-то крякнулось, что-то ужасное. Это что должно было случиться, что бумажные деньги исчезли? Насколько я помню рассказы бабушки, даже после революции и царские деньги, и керенки какое-то время ходили.

Остаток дня я провел в благостном почти безделии, разве винтовки вычистил до блеска. Похвалил себя за то, что нацедил машинного масла из непочатой, герметично запечатанной канистры в пол-литровую пластиковую бутылку. Кстати, на магазинке не было шомпола, ладно хоть на трехе сохранился. Хотя, какая треха, калибр шесть с половиной миллиметров у винтовки выбит на ствольной коробке, не зря мне патрон другим показался. Вот так, видом все та же мосинка, а и патрон иной, и магазин больше на два патрона. И магазинка оказалась испанской, хотя, чему удивляться? Испанцы делали шикарное оружие еще при царе Горохе.

Винтовки были очень не новые. Очень-очень не новые. Следили за ними, но сразу видно, старье. Затворы и ствольные коробки в местах фиксации основательно стерты, воронения ни на стволах, ни на коробках практически не осталось, дерево очень старое, кой-где трещины, стянутые толстой латунной проволокой. Но главное, они есть, есть оружие. Я хотел даже попробовать отстрелять по паре патронов, но пока отложил. Не стоит почти полное безмолвие беспокоить.

Ночевать я завалился под тем же деревом, выматерившись про себя на комаров. Уж на что их было много около моря, но по сравнению с этими местами их на берегу практически не было. А тут меня за первую ночь сгрызли, хоть и спал, натянув одеяло на голову. Хотя, к моему удивлению, укусы почти не чесались, видимо, привыкает организм к комариным токсинам. Но все равно, этот постоянный зудеж просто кошмарен.

И все-таки я уснул, причем к моему удивлению, едва коснувшись ухом накрытой тряпкой сумки. И спал сладко-сладко, пока меня не вырвало изо сна чувство опасности. Примерно такое же, когда я того призрака врукопашную ухайдокал.

Открыв глаза, я увидел летящую на меня серебристую молнию, и едва успел перекинуть ее через себя ногой при помощи приема самбо. А потом, ухватил топор, с маху влепил в грудь обухом какому-то седому как лунь, но при этом шустрому как вода в унитазе, деду.

Шагнув вперед, к моему немалому удивлению, пытающемуся встать дедку, я прижал лезвие топора к его горлу.

— Дед, а дед. Ты чего на людей кидаешься? И что это у тебя из жопы торчит? Хвосты, что ли? — Картинка полный сюр, ежели честно. Дедок с пятью хвостами, валяющийся у меня под ногами, полнолуние, вой, а точнее, плач-тявканье шакалов где-то неподалеку. Какая-то странная сказка.

— Не убивай, некромант. Я не виноват, Луна мозги свернула. За свою жизнь выкуп дам, — дед, наконец, смог что-то сказать вменяемое и на русском.

— Соврешь ведь, и не дорого возьмешь, — я усмехнулся, пытаясь понять, как себя вести.

— Клянусь своей жизнью и посмертием, что ни силой своей, ни магией не причиню тебе вреда. — Дед поднял руку, которую коротко окутало синее пламя. — Видел? Я не соврал. И вообще, знал бы, что ты некромант, просто мимо прошел. Впервые вижу вашего брата не с ножом, а с топором. Обычно вы что-то более компактное предпочитаете.

— На вкус и цвет все фломастеры разные, дед. Чем откупаться будешь? Учти, во всякие клады не верю, а то к ним полгода идти и год копать. — Меня несло, прямо скажем. Говорю всякую чушь с умным видом, и бровью при этом не веду…

— Дирижабль, иномирный. Лежит тут, километрах в шести, в распадке. Не разграбленный, но я к нему подойти не могу, рунная охрана от нелюди и нежити. Но с тобой пропустит. — Дедок оскалился и аккуратно прикоснулся к топорищу. — Может, уберешь свой топорик? А то знаешь, дрогнет рука, и не узнаешь, где сокровища.

— Уберу, — я кивнул, вынимая из кобуры ракетницу и взводя курок. Выстрелить из этого пистолета сложно, очень сильное усилие на спуске, хотя чего только не бывает. Но хоть какая-то гарантия. — Дед, тут серебро в огнесмеси, оборотней с гарантией гасит. Понял? Тогда я тебя сейчас свяжу, и посидишь тихонько до утра…