Комендантский патруль - [7]

Вот и сейчас Рэгс, распуская перед нами нюни, хныкая и заискивающе улыбаясь, пытается выведать все то, чем сегодня занимались участковые. Я, давно научившийся врать любому такого рода начальнику так, что правдоподобность слов проверить никогда не представляется возможным, достаю из кармана пачку лапши быстрого приготовления и неторопливо развешиваю ее на ушах командира. После моего рассказа даже Ахиллес, прокатавшийся весь день со мной в машине Неуловимого, втихаря интересуется, когда это я успел за сегодня столько сделать.

После вечернего развода Рамзес Безобразный созывает нас в кабинет на совещание. Слово за слово и с ним сцепляется контрактник Проныр — горячий кавказский мужчина. Я весь в предвкушении расправы над Безобразным здоровяком Проныром. Но вмешиваются чеченцы и обоих растаскивают. По щучьему велению Рамзеса мы идем на пересечение двух улиц, где за сто пятьдесят метров от отдела расположился самостийный рынок 8-го Марта.

Наша задача: найти торгующих нелегальной водкой и составить за это протокол, а водку изъять. Но уж больно шумно мы идем к рынку и слишком ярко блестим кокардами своих фуражек. К нашему приходу остается всего один ларек, где женщина в последний момент пытается спрятать следы своего преступления. Два товарища, кавказцы-контрактники, Проныр и стареющий Рафинад, заходят к замешкавшейся хозяйке и составляют на нее протокол.

Мы нелепо торчим между торговых рядов и откровенно бездельничаем в ожидании конца этого бардака. Составление протоколов ни кого не интересует, это никчемная бумажная работа. Даже если протоколы когда-нибудь и дойдут до мирового судьи, выписанный им штраф никто никогда не заплатит, слишком много сейчас в республике послевоенного бардака и разных важных дел. А пугать призраком несуществующего наказания мы не собираемся.

Плавно покачиваясь, таскает свое жирное тело между лотков и киосков Рамзес Безобразный. Он безбожно мусорит перед собой выплевываемыми из вонючей пасти семечками, тупо смотрит вдаль и размахивает руками. Впереди него, стаскивая с людских лиц томную вечернюю расслабленность, несется отвратительный запах смердящего тела.

Стоять за Неуловимого на посту я не стал. Более того, последний к вечеру смертельно нажрался водки и в отделе вообще не появился.

Нажрался водки и контрактник Ара, следователь с берегов великой русской реки Волги, скрытный трус и неумолимый пустомеля. В приливе недолгой пьяной храбрости, которая рассеется при первых же звуках стрельбы, он щелкает затвором автомата и то и дело наводит ствол на прячущихся в углах нашей комнаты воображаемых боевиков. Ара вбил в стену над своей кроватью три здоровенных гвоздя и, повесив на них автомат, стал спать еще тревожнее. Под подушкой у него каждую ночь ночует взведенный пистолет Макарова.

Я и остальные обитатели кубрика — Опер, мой ровесник, заводила и весельчак, и Сквозняк, пожилой толстяк с мудрыми жизненными рассуждениями, — зачастую наводим на Ару страх рассказами о том, как при неожиданном нападении боевиков на какой-нибудь чеченский отдел наподобие нашего никто даже не успел схватиться за оружие, все были застрелены еще в кроватях. В такие ночи наш следователь спит, положив автомат у кровати, и держит палец на спусковом крючке. Под кроватью Ара хранит бронежилет и тяжелую каску «Сферу», которые всенепременно надевает на каждый ночной выезд, пропуская мимо ушей едкие насмешки и русских, и чеченцев.

17 мая 2004 года. Понедельник

С утра я заступаю на сутки в следственно-оперативную группу (СОГ). Состоит группа из двух оперов, двух участковых, следователя, дознавателя, эксперта-криминалиста, гаишника и водителя дежурной машины. По всем происшествиям в районе мы выезжаем на место их совершения и фиксируем все на бумаге.

Первый выезд на автовокзал, где на 29-м блокпосту новосибирский ОМОН задержал машину с перебитыми номерами двигателя. Двигатель краденый. Водитель, худой молодой чеченец, пожимает плечами, говорит, что двигатель купил, у кого не помнит, знать ничего не знает и вообще не понимает, что от него нужно. Доказать что-то здесь невозможно. Концов не найдешь. Мы забираем машину с собой, и в отделе гаишник закрывается в кабинете с задержанным, пишет на того какие-то бумаги.

Второй выезд уже вечером. Солдаты воинской части нашли схрон с боеприпасами, в нем четыре гранаты, несколько патронов разных калибров. Все насквозь проржавевшее, рассыпающееся и давно непригодное к использованию. Мы вызываем по рации саперов комендатуры. Те приезжают с громадной катушкой провода и кусками тротила. Молодой солдат мастерит в разбитом доме взрывчатку, приматывает к ней гранаты и, сваливая рядом кучу патронов, цепляет ко всему провод. Все отходят, и другой из этой команды с удовольствием прокручивает машинку детонатора.

Сверкающие брызги стекол, как испуганные птицы, разлетаются в белеющем дыме взрыва. Жженый запах тротила плывет по забитым пыльной жарой дворам, сочится смертельным ядом сквозь рваные раны щербатых стен.

Вернувшись в отдел, мы расходимся по кабинетам и кубрикам.

С заднего двора я натаскиваю воды и начинаю готовить ужин. В дверях навеселе появляется Сквозняк, он хитро улыбается и лезет ложкой в кастрюлю пробовать недоваренное. Сквозняк рассказывает об очередных проделках Рамзеса Безобразного, который сегодня безуспешно пытался собрать деньги на нужды службы участковых с самих участковых. Заняться нам нечем, и я начинаю ходить по комнате в стиле Безобразного, вихляя ногами и размахивая, как Буратино, своими деревяшками, руками. Получается просто замечательно.