Командорские острова - [16]

Утро подтвердило правоту молодого короля. Часа через три после восхода солнца на юге послышался гул, и спустя какое-то время на горизонте показалось крохотное пятнышко.

Пятнышко стало расти, приблизилось, превратилось в знакомый воздушный корабль.

Не по себе стало даже самым бесстрашным. Тем, кому неоднократно приходилось в плотном строю стоять под выстрелами неприятеля. Там хоть была уверенность, что пройдет время и уцелевшие сойдутся с неприятелем, поднимут его на штыки, опрокинут, погонят прочь жалкие остатки. Здесь господствовало чувство приговоренных к смертной казни.

Дирижаблю тоже приходилось несладко. Большая парусность делала его весьма подверженным воздействию ветра. Маломощный движок с трудом удерживал аппарат на курсе.

Но внизу этого не понимали. Век других скоростей – и то, что воздушное чудовище двигалось медленно, воспринималось внизу само собой разумеющимся. Напротив, тяжелый и трудный для экипажа полет с земли казался грозным и неотвратимым.

Напрасно король ругался последними словами. Руганью нельзя было ни остановить вражеский дирижабль, ни предотвратить панику на собственных кораблях.

На берегу все было бардачно, но хоть относительно спокойно. Солдаты разбирались по ротам и полкам, выгружали вытащенные на берег шлюпки, кое-где разводились костры, чтобы хоть как-то обсушиться, по командам выдвигались разведывательные партии и охранение. На море ничего такого не было.

Кое-кто из капитанов пытался поставить паруса, рубил якорные канаты, чтобы попытаться уйти от опасности, хотя вчерашний вечер показал, что это невозможно.

Другие, наоборот, всеми силами старались ускорить высадку, облегчить суда в надежде, что пустые скорлупки не заинтересуют воздушное чудовище.

На этот раз дирижабль долго не бомбил. Он лишь совершал облет, наблюдая за происходящим внизу. Но и этого хватило.

Одна из спускаемых пушек рухнула в воду. Другая была расположена на баркасе настолько неудачно, что тот опрокинулся. Грузовой галиот, обрубив канат, не справился с управлением и выбросился на берег.

Но ему хоть повезло. Еще одно грузовое судно зацепилось за подвернувшийся некстати риф и затонуло в виду остальной армады. И хоть глубина была невелика, даже мачты остались торчать над водой, большинству находившихся на нем хватило и этого.

Карлу оставалось клясть в бессильной ярости коварство противника да мечтать о карах, которые настигнут экипаж воздушного корабля, если ему суждено будет попасть в плен.

Дирижабль попробовал все же отбомбиться. Но ветер неожиданно выступил союзником. Рыскание воздушного корабля на курсе мешало прицелиться. Даже бомбы не желали падать отвесно вниз и отклонялись в полете. Из шести сброшенных снарядов только один достиг цели. Прочие упали поблизости от бортов, бессильные нанести какой-либо вред.

Полет над местом высадки продолжался довольно долго. Потом дирижабль развернулся и улетел в сторону Риги. К немалому облегчению как моряков, так и солдат.

До вечера никто не тревожил шведов, если не считать непогоды. Но любой ветер и шторм казались мелочью по сравнению с воздушным налетом.

Ближе к вечеру зарядил дождь. Но пехота находилась уже на берегу, кавалерия и полевая артиллерия – тоже. Опустевшие суда, не занятые перевозкой осадной артиллерии и необходимого для взятия Динамюнде десанта, были отпущены. Боевые корабли снимались с якорей, начинали движение в сторону вожделенной Риги, и туда же по знакомым служившим в здешних местах дорогам двигались непобедимые шведские полки.

Что бы ни замышлял враг, атаки воздушного корабля добились противоположной цели. Все в армии, от солдата до едущего верхом короля, мечтали только об одном – посчитаться с московитами за перенесенный по их вине страх.

Пусть никто не признавался в этом, но испытали бывалые вояки многое и теперь горели желанием отомстить за испытанное унижение.

Есть вещи, которые прощать нельзя.

Весь следующий день дождь лил почти без перерыва. Прибалтийское лето больше напоминает осень в иных краях. Отяжелели от впитавшейся воды плащи. Заблестела шерсть на лошадях. Дороги, и без того не слишком хорошие, превратились в сплошную грязь. Пехота с трудом выдирала из этой грязи неподъемные сапоги. А уж пушки вообще приходилось поминутно толкать, вытаскивать из каждой колдобины.

Несколько легче было кавалерии. Драгуны хотя бы не шли сами. А что до уставших лошадей, то кто и когда их спрашивал?

Дождь сослужил шведам хорошую службу. Пусть они проклинали льющуюся с небес воду, раскисшие дороги, собственную усталость, зато над ними ни разу не прошелся московитский дирижабль.

Ладно – над ними! Флот тоже двигался в этот день беспрепятственно. Напрасно моряки с тревогой вглядывались в низкие тучи, прислушивались, не донесется ли сквозь завывания ветра и шум дождя знакомый басовитый гул воздушного чудовища. Кабанов решил не рисковать имеющимся козырем. По всем расчетам выходило, что время в запасе еще было. Да и плох тот полководец, который не рассчитывает ни на что, кроме чуда. А дирижабль тем чудом и был. Высадка шведов прямо под Ригой не состоится, армия и флот разъединились, и пришла пора испытать вновь созданную армию в открытом сражении с умелым противником.