Командиры мужают в боях - [93]

— Ты это куда, Старков?

— С вами.

— Зачем?

— Командир послал.

— Ну если послал, пойдем. Ты был в третьем батальоне?

— Был.

— Возьми на всякий случай провод, ночь — как у черта в торбе…

Двинулись дальше. Старков впереди — коренастый, красивый. Я знал его как смелого, прекрасно владеющего оружием минометчика. Как он оказался в ячейке управления, не знаю.

— Смотри, не выпускай провода из рук, а то собьемся…

— Идем точно, — спокойно ответил солдат. — Сейчас будет огневая позиция полковой пушки, а дальше, в лощинке, — командир третьего батальона…

Майор Бурак сидел в неглубоком окопчике, накрытом плащ-палатками. Он доложил, что хочет попробовать несколько улучшить позицию батальона, сблизиться с немцами, чтобы утром удобнее было атаковать.

— Быстрее ворвемся во вражеские окопы.

— А командир полка знает об этом? — осведомился я.

— Знает.

— Тогда действуй.

— У меня все готово.

Майор Бурак ракетой подал сигнал. Сразу же застучали пулеметы и автоматы, послышались разрывы мин. Немцы, видимо, не ожидали нашей вылазки, поэтому среагировали не сразу. Когда же начали освещать местность и вести огонь, роты 3-го батальона уже сделали свое дело и в нескольких местах даже ворвались в окопы противника, не потеряв при этом ни одного человека. Гвардейцы быстро окопались. Гитлеровцы усилили пулеметно-автоматный огонь. Когда он немного поутих, мы с Бураком прошли по подразделениям и разъяснили солдатам задачу на завтра. То, что с полком будут действовать танки, рождало у всех уверенность в успехе.

Я собрался было в обратный путь, намереваясь хоть немного поспать у себя на НП. Но неприятель опять открыл огонь.

— Давай, Старков, подождем, может успокоятся.

— А я уже и провод взял.

— Полежи. Правда, сыро сейчас.

— А я сел на противогаз.

Сколько ни ждали — огонь не прекращался.

— Пойдемте, товарищ майор, он теперь до утра психовать будет.

— Ну ладно, потопали.

Впереди пробирался Старков, за ним я. Стрельба усилилась, и мы ускорили шаг. Иногда даже делали перебежки. Теперь Старков был рядом со мной. Трассирующая пуля пролетела совсем близко, мне показалось, что сквозь него. Однако Старков продолжал бежать. Вдруг я услышал жалобное:

— Товарищ майор, я убитый…

— Убит, а бежишь? Как же это?

— У меня… У меня изо рта кровь…

Я схватил его под руку.

— Куда попала пуля?

— Не знаю, из горла идет кровь…

— Давай я посмотрю и перевяжу.

Старков присел. У него действительно изо рта шла кровь.

— Снимай противогаз, автомат, бери меня за шею, я тебя понесу.

— Нет, я сам…

— Тогда давай все сюда.

— Я сам…

— Что ты разговариваешь! — Отобрав у Старкова оружие, лопату, я взял его под руку и повел.

Сначала он шел хорошо, потом стал все чаще просить отдохнуть. Кое-как добрели до огневой позиции полкового орудия. Здесь с него сняли верхнюю одежду, подняли гимнастерку: пуля вошла немного ниже правой лопатки и вышла через правую сторону груди. Бинтовать было очень неудобно, но все же сделали перевязку. Оставив артиллеристам имущество и оружие Старкова, я сначала повел, а потом понес его на полковой НП, откуда его отвезли в санроту полка. Он никуда не хотел ехать из части, даже в медсанбат. Его оставили в санроте, где он и находился до выздоровления.

Утром после непродолжительного артиллерийского налета началась атака. Вслед за двумя КВ и несколькими Т-70 поднялись и устремились к окопам врага стрелковые подразделения. Схватка была короткой. Гитлеровцы не выдержали решительного натиска гвардейцев и откатились назад.

В штаб полка направили первых пленных — шесть или семь человек.

Полк продвинулся на три-четыре километра и снова был приостановлен сильным огнем танков и пехоты врага. Мы потеряли один КВ. Целищев, начальник разведки полка Петр Пантелеевич Сухомлинов и я подошли к подбитой машине: у нее недоставало гусеницы, а в носовой части застрял бронебойный 75-миллиметровый снаряд.

Целищев полез внутрь КВ. За ним последовали и мы с Сухомлиновым. Боекомплект снарядов оказался почти нетронутым, башня вращалась легко, прицел тоже был в порядке.

— Пожалуй, получится неплохой бронированный НП, — вслух подумал я, и мы принялись за дело: затащили в люк телефонный аппарат, связные отрыли возле танка окопы.

Мы видели, что противник производил в глубине перегруппировку: то шли его пехотные колонны, то артиллерия на конной тяге, то бронетранспортеры, а нас держали их танки.

Целищев вертел, вертел башню КВ, потом зарядил пушку и ударил по неприятельской бронемашине. Снаряд лег недалеко от цели. Начальник артиллерии полка выстрелил еще раз. Бронеавтомобиль загорелся.

— Вот это мы! — торжествовал Сухомлинов.

— А ты-то при чем?

— А кто снаряд подавал?

— Мы пахали.

— Не пахали, а стреляли!

И они с Целищевым принялись охотиться за неприятельскими машинами. Но вот в броню ударило что-то тяжелое. Нас оглушило, в лицо брызнули мелкие осколки. Это противник, обнаружив, что КВ действует, обстрелял его. Целищев и Сухомлинов прекратили стрельбу. Замолчали и гитлеровцы. Я приоткрыл люк и окликнул связных и связистов:

— Все ли живы?

В ответ услышал бодрый голос:

— Все в порядке, мы же в окопах, да и ваш танк здорово нас прикрывает.

— Посмотрите, где перебит провод, и соедините, — приказал я.