Командиры мужают в боях - [40]

Прибежал Иванников, а с ним связной с телефоном и катушкой. Солдат зубами оголил провод, подключил его к аппарату, с помощью патрона и куска провода заземлил вторую клемму, подул в трубку и начал входить в связь. Это протянули «ус» от 2-й роты. Наконец-то!

Первым делом я переговорил с Ильиным. Связь с командиром полка восстановлена. К утру в наше распоряжение прибудет полковая артиллерийская батарея капитана Сергеева. Сердце у меня так и подпрыгнуло от радости.

Распрощавшись с Колядинским, Иванников, я и Кузьмич пошли в другие подразделения.

Первый день боев за Мамаев курган завершился нашей победой. Для нас она имела принципиальное значение: мы выполнили поставленную задачу — овладели Мамаевым курганом и отразили все контратаки гитлеровцев. Командиры рот и взводов оказались на высоте своего положения, проявили смелость, мужество и воинскую зрелость.

Ничто так не важно для последующих боевых действий, как успех в первом бою. Люди уверовали в свои силы и воочию убедились в том, что врага можно бить и что он обречен на поражение, если мы будем воевать умело. Мы дали врагу по зубам и даже захватили несколько пленных. Последнее обстоятельство было особенно важно уже с чисто психологической стороны.

Наши бойцы убедились, что фашисты ведут себя нахально, когда чувствуют свое превосходство в живой силе и технике, но, встретив решительный отпор, пасуют и даже бросают оружие, а попав в плен, твердят: «Гитлер капут»…

С нашей помощью неприятель в районе кургана угомонился. Ночью лишь изредка постреливал из пулеметов и автоматов да пускал осветительные ракеты.

Вернувшись на свой наблюдательный пункт, мы перво-наперво принялись крутить цигарки из самосада. Самую длинную, сантиметров пятнадцать, свернул Нефедьев. Начался процесс прикуривания. В то время это было не такое уж простое дело: о спичках и думать забыли, обладателей зажигалок среди нас было наперечет. Основным средством добывания огня стало кресало. Кое-как раскурив козьи ножки, начали дымить. Страшно хотелось пить, но воды, кроме как из Волги, взять негде было. А туда надо кого-то снаряжать специально.

Не успели всласть покурить, как меня вызвал к телефону командир полка гвардии майор Долгов. Он потребовал любой ценой удерживать курган и пообещал прислать нам в помощь роту автоматчиков старшего лейтенанта Александра Гавриловича Потрываева.

Вскоре над головой загудели По-2. Мы не переставали удивляться отваге, с какой эти тихоходные, не защищенные ничем самолеты действовали над полем боя, оказывая неоценимую поддержку пехоте, артиллерии и танкам. Во вражеский тыл направилось и несколько тяжелых бомбардировщиков.

Стараясь как можно лучше использовать передышку, мы занялись пополнением боеприпасов и оборудованием своих позиций: роты глубже зарывались в землю, соединяли окопы траншеями. За ночь всех раненых отправили на переправу. Уточнили потери. Хотя хозяйственный взвод остался за Волгой, мы ухитрились накормить людей и доставить в подразделения воду.

Переправилась наконец через Волгу полковая батарея капитана Павла Емельяновича Сергеева. С ней была установлена связь, и теперь мы могли рассчитывать на ее поддержку. Это имело для нас огромное значение: ведь в 1-м батальоне осталось только шесть минометов и во 2-м примерно столько же. Солдатское «радио» сообщило, что к левому берегу Волги подошла дивизионная артиллерия, артиллерийский полк, тяжелые 120-миллиметровые минометы из резерва Верховного Главнокомандования. На душе стало веселее. Мы наладили устойчивую связь со штабом полка. Положение стабилизовалось. 1-й батальон хотя и понес большие потери, но был вполне боеспособен и готов к новым сражениям с врагом.

17 сентября с восходом солнца над городом снова повисла фашистская авиация и началось то же, что и вчера: планомерная бомбежка домов, улиц, площадей. Возобновились контратаки. Нам приходилось жарко, однако по сравнению с минувшим днем батальон, хотя и сильно поредевший, чувствовал себя более уверенно. Мы хорошо окопались, имели боеприпасы, а главное — нас поддерживала полковая артиллерийская батарея. Была установлена связь, правда не очень надежная, и с артиллерией, находившейся за Волгой. Из штаба полка мне сообщили сигналы, и теперь я мог по мере надобности вызывать заградогонь.

Более активно действовала и наша авиация. Штурмовики появлялись со стороны заволжской степи на бреющем полете. Уже над Волгой начинали пускать реактивные снаряды, которые взрывались в боевых порядках противника и наносили ему серьезные потери — это мы наблюдали с кургана, — затем сбрасывали бомбы и обстреливали врага из пушек и пулеметов.

Когда «илы» возвращались на свои аэродромы, их над Волгой подкарауливали стаи «мессеров». Часто мы были свидетелями неравных поединков. Я удивлялся: как мог держаться в воздухе самолет, если в его фюзеляже и в крыльях зияли пробоины, если с него свисали рваные полосы металла? А он летел, летел на одном мужестве. Гитлеровцы боялись наших штурмовиков и называли их «черной смертью».

Бои за высоту продолжались. Мамаев курган был изрыт воронками, словно оспой. Казалось невероятным, что в этом аду человек мог уцелеть. Но израненный батальон был жив и боеспособен, и как ни старались фашисты сбить нас с занятых позиций, им это не удавалось. Чувство ответственности за исход боев на Мамаевом кургане заставляло мою мысль работать особенно четко. Я ни на минуту не забывал, что должен быть хозяином положения, и старался крепко держать в своих руках нити управления обороной.