Команда осталась на судне - [25]

– «Оська, Оська»! – перебил его Иван Кузьмич. – Говорите вы о нем много, а никто не навестил раненого.

Матросы опешили. Они ожидали чего угодно, только не этого несправедливого упрека.

– Так не пускают же! – опомнился Быков. – К Оське-то!

– Нельзя было, и не пускали, – ответил капитан, не замечая своей непоследовательности. – А сегодня я могу пропустить в лазарет двух-трех человек. Выбирайте сами, кого послать.

Навестить раненых выделили Фатьяныча, Быкова и Малыша.

Они вошли в капитанскую каюту, стараясь не стучать подкованными каблуками. Никто из них не заметил, с каким удивлением посмотрел Корней Савельич на непрошеных гостей, потом на капитана.

Раненые и обожженный кочегар лежали на полу. Рядом с ними на плоских ящиках, заменяющих столики, стояли кружки с питьем, какие-то пузырьки. В углу веяла жаром неуклюжая печка, сделанная боцманом из металлической бочки. Возле нее стоял ящик с углем. Свободного пространства в каюте еле хватило для посетителей.

– Здорово! – Голос Быкова прозвучал неуместно громко, и он, спохватившись, добавил почти шепотом: – Навестить собрались.

– Пришли? – удивился Оська. Лицо его, опушенное золотистой бородкой, заострилось еще больше, веснушки потемнели, стали крупнее, четче. И только круглые голубые глазки светились от радости. – А я-то думал, Корней Савельич не пустит.

– Не пускал прежде, – подтвердил Быков. – Говорил, что раненым покой нужен.

– Покой? Мне? – искренне удивился Оська. – У меня от покоя голова болит.

– Скучаешь тут? – Фатьяныч посмотрел на спящего соседа Оськи и выглядывающую из-под одеяла забинтованную голову обожженного кочегара. – Поговорить-то не с кем?

– А Зоя? – Оська показал головой в сторону, где Зоя разбирала перевязочные материалы. – Шикарная девушка! Умница! Мы с ней понимаем друг друга. Она любит одеваться. Я тоже. Всю жизнь мечтал одеваться с шиком. С морским шиком! Вы знаете, как одеваются одесские моряки заграничного плавания? Картинка! Идет моряк. На нем простой комбинезон. Может быть, даже с дырками. А рубашечка... шик-модерн! Без галстука. На ногах туфли – лак с замшей. Носочки стамбульские. Фасонистая шляпа. А у меня... Комбинезон был. Дырки были. А вот лак с замшей...

– Как ты чувствуешь себя? – спросил Быков, замечая по взглядам Корнея Савельича, что визит надо завершать.

– Танцевать еще не пробовал, – беспечно бросил Оська. – Музыки нема. А в общем... Вы же знаете, какой я счастливый? Сунули б нож промеж ребер кому-нибудь другому... давно б отдал концы. А я мечтаю: вот война кончится – покупаю лаковые туфли. Зачем, скажете, ему понадобятся лаковые туфли? У меня прорезается какая-то биография. Конечно, полководца из меня не выйдет. Но этот сумасшедший рейс... Самолеты, налеты! Будет что рассказать в Одессе...

– На этом мы и кончим свидание, – вмешался Корней Савельич, услышав, что Оська заговорил про Одессу. – Прощайтесь.

– Уже? – запротестовал Оська. – Так я ничего еще не рассказал...

Зоя понимающе переглянулась с Корнеем Савельичем и подошла к Оське, загородила его от товарищей спиной.

– Пока, Оська! – попрощался Быков. – Поправляйся давай. Да скажи ребятам, – он кивнул в сторону спящих, – что приходили навестить.

– Уходите? – огорченно спросил Оська.

– На вахту надобно, – покривил душой Быков.

– На вахту? – переспросил Оська, явно желая оттянуть прощание. – Какая теперь вахта?

– Военная, – строго сказал Фатьяныч.

Он хотел что-то добавить, но Корней Савельич уже теснил посетителей к двери.

Проводив матросов, он остановился перед Иваном Кузьмичом.

– А вы подождите.

– Опять перевязывать? – поморщился капитан.

Корней Савельич мягко, но настойчиво подвел его к столу. Включил лампочку, висящую рядом с аккумулятором. Разбинтовал руку. Внимательно осмотрел рану.

Здоровье капитана вызывало у Корнея Савельича все большее беспокойство. Они постоянно были вместе, даже отдыхали поочередно, на одной скамье. Ночами Корней Савельич слышал, как капитан ворочается во сне. Иногда Иван Кузьмич поднимался и подолгу сидел, поглаживая раненую руку.

– Что вы со мной в прятки играете? – недовольно спросил Иван Кузьмич.

– Я давно вышел из возраста, когда играют. – Корней Савельич сердито посмотрел на строптивого пациента. – Давно-с!

– Я тоже не маленький. И без вас вижу, что у меня начинается гангрена, – вполголоса, чтоб не слышали раненые и Зоя, сказал Иван Кузьмич. – В такой обстановке... – он обвел здоровой рукой каюту, – ничем вы мне не поможете.

Корней Савельич не стал спорить. Рука капитана распухла и затвердела уже до локтя. Оперировать в полутемной каюте, где невозможно создать должные условия, когда даже дистиллированная вода на исходе?..

– Кончайте, – нетерпеливо потребовал капитан. – Хватит возиться.

– Я не вожусь, Иван Кузьмич, – грустно поправил его Корней Савельич. – Принимаю решение.

– Резать хотите? – спросил капитан.

– Не будет иного выхода – придется.

Кризис

Вахты систематически очищали палубу ото льда. Пустой труд! Все, что удавалось сделать за несколько светлых часов, к рассвету сводилось на нет. Оседающий на палубу туман за долгую ночь снова покрывал ее тонкой пленкой льда.

Несмотря на все усилия командования, настроение экипажа заметно ухудшалось. В бесконечно долгие темные часы матросы сбивались в салоне, жались не столько даже к жаркому камельку, сколько к слабому кружку света, падающему от «летучей мыши». Тревожные мысли упорно лезли в голову, вытесняя все остальное: о положении на фронте, о своих семьях, о своем спасении. А времени для размышлений было много, слишком много!..