Команда «Братское дерево». Часы с кукушкой - [26]

— Похоже, мы только зря теряем с тобой время! Где сведения?

— Какие сведения?

— Такие! Чей дом на краю села? Твой! А с чего это собаки там по вечерам брешут, знаешь? Нет! Почему до сих пор не выведал, кого нелегкая ночью в село приносит и за какой надобностью?

— Поди, боязно из дома-то по ночам выходить. Волков, говорят, страх сколько поразвелось. Да и патруль на что?

— Ты больше всякого патруля узнать можешь. От тебя никто хорониться не станет.

— Никого я не видел.

Староста постоял у окна, в раздражении попыхивая трубкой, и снова набросился на Коле:

— Допустим, об этом ты и впрямь ничего не знаешь, но о другом сказать обязан. Ты с приятелями часто около самолета вертелся. Что вы там делали?

— Играли.

— И ничего особенного вам в глаза не бросилось?

— Да что ж в нем особенного? Ну, разбитый вдрызг, хвост помят, а на боку крест нарисован, как этот вот, на стене.

— Это я и без тебя знаю. А отчего он, по-твоему, взорвался? Солдат сколько погибло!

Коле пожал плечами.

— А не припомнишь, кто туда в последнее время наведывался?

— Да вроде никто.

— Так-таки и никто?

— Один раз тебя вот видел, когда ты коней на луг водил. А больше… Постой-ка, Бузо там иногда околачивался. Больше никого не заметил.

Староста поперхнулся дымом и, наливаясь яростью, заорал:

— Мерзавец!

Прибежали капитан и солдаты, схватили Коле и бросили в подвал.

Кому-кому, а нам было доподлинно известно, где в подвале оконце, сколько раз мы в него зимой дрова для школьных печей кидали! Правда, теперь оно забрано железной решеткой. В подвале темно, хоть глаз выколи. Пришлось тихонько свистнуть. В наискось падавшей на пол полоске света появилась голова Коле. Увидел нас и зашептал:

— Сейчас же уходите отсюда!

Но нас не так-то легко прогнать. Зарываемся в стог соломы и ждем. Ужас как медленно тянется время! Снова крадемся к оконцу, но Коле в подвале уже нет.

Наконец выходит — лицо распухло, рубаха порвана, кулаки крепко сжаты.

* * *

Вот с тех пор Коле и не зовут в школу. Его роль передоверили Бузо. Бузо напустил на себя важность, ходит по селу — грудь колесом, ни с кем знаться не желает. Как же — он теперь фигура! Заметит где кучку сельчан, сразу шасть туда и голову вверх задерет, якобы звезды считает, а у самого ушки на макушке — подслушивает. От нас, когда мы все вместе, бежит, как черт от ладана, но, стоит с ним встретиться один на один, начинает подлизываться да с разговорами приставать. Только не на таковских напал! А один раз Бузо подстерег Калчо и говорит:

— Вижу, сердишься ты на меня за тот ручей. Так ведь это я так, в шутку. Ты обиду на меня не держи, давай лучше помиримся.

Но и Калчо не промах: вместо того чтоб повернуться и уйти, усмехнулся и отвечает:

— А я и не сержусь. Чего не бывает!

Раз от разу Бузо все охотнее разговаривал с Калчо, а нынче совсем осмелел — напросился к нему в гости.

— Давай, — говорит, — выставку устроим. Я картинки принесу, у меня и танки есть, и самолеты, и пушки, и солдаты разные.

— Тащи, — согласился Калчо.

Поиграли они во дворе, а когда стемнело, Бузо сложил свои картинки в коробку и предложил Калчо доиграть в доме. А Калчо только того и надо! На радостях он чуть было не выдал себя раньше времени. Калчо украдкой ослабил цепь на шее у Шарко, и, как только Бузо ступил на порог, пес рванулся и повалил его на землю. Не знаю, на каком бы свете был сейчас Бузо, да повезло ему — на крик выбежала мать Калчо и прогнала собаку. Женщины, ходившие посмотреть на Бузо, качали головами и крестились:

— Господи помилуй, живого места на парне не осталось! Целый день лает и рычит, точно умом тронулся.

Долго лечили Бузо от бешенства, каких только припарок и снадобий к ранам не прикладывали! Но поручиться, что он совсем оправится, все одно никто не может.

Сельский народно-освободительный комитет перенес свои сходки в дом бывшего машиниста Лозана, сын которого Сандре воюет в горах вместе с нашим учителем. Вот уж понапрасну пострадал Бузо, понапрасну и староста, как ищейка, рыщет по селу — не видать им комитета, как своих ушей.

Коле перестал собирать команду. Появись мы сейчас все скопом, это непременно вызвало бы подозрения у тех, кто приставлен следить за нами. Сегодня он каждому по отдельности приказал:

— Вечером быть в гостях у дяди Лозана! Пробираться вдоль ручья, вход с огорода.

Коптилка чадила, дым разъедал глаза, забивался в нос, щипал горло, но о том, чтобы отворить окно, не могло быть и речи. Чтобы ни один луч света не выбился наружу, оно было занавешено тяжелым рядном. Сандре придирчиво оглядел нас и сказал:

— Товарищи, учитель послал меня к вам с чрезвычайно важным заданием. День ото дня становится все холоднее, в горах выпал снег, а у партизан нет ни башмаков, ни теплых носков. Неужто мы допустим, чтобы мерзли наши товарищи? Поэтому партизаны просят вас собрать по селу опинки и носки. Разумеется, делать это следует осторожно и втайне. Враг ни о чем не должен догадаться.

— Сынок, что-то я в толк не возьму, — вмешался дядя Лозан, — почему мы никак не выбьем отсюда этих гадов? До каких пор они будут опустошать село?

— Придет час, отец. В таком деле спешить нельзя. Сложа руки мы не сидим, слышали небось о взрывах на шоссе, железных дорогах, мостах? К более серьезным операциям мы пока не готовы, а рисковать не имеем права: фашисты могут в отместку село спалить. Всему свой черед, доберемся и до них.