Кома - [8]
И буквально через секунду, к крайнему моему удивлению, он резко — так что задымились покрышки — затормозил ее рядом со мной, что вызвало новый залп возмущенных гудков.
Передняя пассажирская дверца распахнулась, и водитель, чьего лица я не видел, взмахом руки пригласил меня в машину.
— Вы не могли бы пристегнуться? — спросил водитель и резко взял с места.
Пока я нащупывал ремень безопасности, он круто свернул на одну из боковых улиц, из-за чего меня сильно шарахнуло плечом о дверцу.
— Извините, — сказал водитель, — но мы с вами очень спешим.
Я затянул ремень с редкостной для меня прытью, подгоняемый опасением, что вот сейчас ему снова захочется свернуть, не сбрасывая скорости. Что и произошло в тот самый момент, когда я защелкивал пряжку.
— Вы меня помните? — спросил водитель.
Он напряженно смотрел на дорогу, и я видел его лицо в профиль; оно мне что-то такое вроде бы напоминало, но только что именно?
— Нет, — сказал я, — но вы не обижайтесь. По тому, как обстоят дела, вы можете быть кем угодно, даже моим дядей.
— Нет, я вам не дядя.
На очередном углу водитель резко притормозил, и я был вынужден придержаться рукой за приборную доску. Теперь мы выехали из жилых кварталов на объездную дорогу, ведущую к двухполосному шоссе.
— Или моей тетей, — добавил я. — Вы можете быть кем угодно.
— И тетей я вам тоже не довожусь, — сказал водитель. — Я подавал вам воду. Я помогал вам сесть.
Я взглянул на него внимательнее и на этот раз вспомнил. Мне помогло сосредоточенное выражение его лица — то же самое выражение было у человека, который сидел у моей больничной кровати, говорил со мной, пытался меня разбудить.
— Я вас вспомнил, — сказал я. — Вы санитар.
— Да, — подтвердил он, — я санитар.
Я взглянул на приборную доску. Стрелка спидометра быстро ползла направо, она миновала шестьдесят, затем семьдесят, восемьдесят, девяносто…
— Похоже, мы действительно спешим, — сказал я. — И куда же это?
— В больницу, — бросил санитар, обгоняя целую колону машин по крайней полосе.
— Печальная новость. Значит, мое состояние может ухудшиться.
— Может.
Вот тебе и весь мой беззаботный фатализм. Меня охватила легкая паника, чему немало способствовало то, что наша скорость продолжала подниматься и спидометр уже зашкалил за сотню.
— А как это, собственно, вышло? — спросил я по возможности спокойным голосом. — Скорее всего, это Мэри или Энтони, кто-нибудь из них позвонил в больницу, рассказал вам про мое состояние, объяснил, где меня нужно искать, и тогда вы…
— Карл, — оборвал меня санитар, — сейчас не время отвечать на ваши вопросы. Это мне нужно вас кое о чем спросить.
— Ну конечно, — кивнул я. — Для диагноза. Валяйте.
— Вы можете сказать, какое сегодня число?
Конечно, не могу, и в этом мало удивительного, я и в полном-то здравии никогда не знал какое сегодня число.
— Нет, — сказал я, — не могу.
— А какой год?
— …Нет.
— Вы можете рассказать что-нибудь о своей работе?
Я начал вспоминать, но это было все равно, что пытаться заглянуть в комнату через матовое стекло.
— Моя работа связана с бумагами. — Я говорил неуверенно и даже с некоторым испугом. — Я держу эти бумаги в портфеле с латунным замком. Я работаю в высоком здании. Где-то в центре… города.
— Какого города?
Я посмотрел в окно на высокие жилые корпуса, подступавшие к шоссе.
— Я не знаю, какой это город, — сказал я.
На этот раз паника захлестнула меня с головой.
Все это время я словно стоял на краю трещащей под натиском половодья плотины. И вот теперь ее прорвало. Мчащаяся все быстрее и быстрее машина безжалостно швырнула меня в темную, обжигающе холодную воду.
На какое-то время меня охватило то, что было чистейшей, несомненнейшей галлюцинацией: машины на шоссе стали бешено кувыркающимися глыбами бетона, дорожное покрытие — бурлящей пеной, а ровный гул моторов превратился в оглушительный рев захлестнувшего меня потока.
— Приехали, — сказал санитар.
Я поднял голову. Машина стояла. Мы были у входа в больницу.
— А еще не поздно? — спросил я. — Есть еще время спасти меня?
— Надеюсь, что да, — кивнул санитар.
— Спасибо, — сказал я дрожащим голосом. — За помощь. За то, что вы меня нашли.
— Это моя работа, — улыбнулся санитар.
— А как вас зовут? Я хотел бы знать ваше имя.
— Вы ведь не знаете моего имени, — произнес, чуть помедлив, санитар, — поэтому я не могу вам его сказать.
Я ничего не понял и так и не получил шанса переспросить. Он перегнулся через меня и со словами «идемте, нам пора» распахнул пассажирскую дверцу.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Санитар вел меня по лабиринту больничных коридоров и пропахших дезинфекцией лестниц, он шел торопливо и не разговаривал.
В одном из отделений играло радио, до того тихо, что слов диск-жокея было не разобрать. Здесь лежали пациенты с травмами рук. К их рукам, наглухо забинтованным от локтей до кончиков пальцев, были прицеплены проволоки, удерживавшие их в вертикальном положении.
В другом отделении все пациенты лежали на кроватях, укрытых герметичными пластиковыми тентами. Одна из смутно видневшихся сквозь пластик фигур сидела, ее голова поворачивалась следом за нами. Перед двустворчатой дверью с табличкой «КОМА» санитар замедлил шаг, взглянул на меня и ободряюще улыбнулся. Затем мы вошли в дверь.
