Колючка - [22]

Валка садится в карету, оглядывая все будто в первый раз.

– Желаю, чтобы ты убрала свои вещи, – говорит она, неприязненным взмахом указывая на свертки ткани в уголке моей скамьи.

Я недоуменно смотрю туда и вижу свою дорожную накидку и подаренный королем теплый плащ, который был на мне в день отъезда. Валка и не представляет его ценности. Я тихонько злорадно ликую и сладко улыбаюсь, заворачивая королевский дар в свой простенький плащ.

– Разумеется.

Валка фыркает и садится рядом со мной, оставляя вторую скамью пустовать.

– А где Лаина? – удивленно спрашиваю я, когда Мелькиор и Филадон поднимаются в карету и устраиваются напротив нас.

Валка раздраженно перебирает пальцами.

– Я отослала ее обратно. Она грубила и ничем особо не помогала. Не было нужды везти ее дальше.

Ну конечно. Я смотрю в окно и больше не заговариваю. Лаина рано или поздно заметила бы неладное. Теперь Валке ничего не грозит.

Принцесса и ее лорды оживленно беседуют все утро, то и дело касаясь дворцовых забот Менайи.

– Вы упоминали нездоровье принца Кестрина, – замечает Валка, когда разговор ненадолго затихает.

– Ему неожиданно стало дурно с месяц назад, – рассказывает Филадон, – когда наш король гостил у вас.

– Накануне он выезжал охотиться, и вдруг… – вступает в рассказ Мелькиор.

– За принцем ходят лучшие целители короля, – продолжает Филадон, будто никто ничего не говорил. Непонятно, зачем было так перебивать Мелькиора. – Они заверили нас, что он поправится.

Хоть что-то хорошее.

Мелькиор любезно улыбается, но слегка поджатые губы все же выдают, что пренебрежение Филадона не ускользнуло и от него. И как будто чтобы досадить нижестоящему лорду, он продолжает:

– Хворь принца Кестрина несколько походила на ту, что забрала нашу королеву. Мы поначалу боялись, что потеряем и его тоже.

– То есть королева умерла неожиданно? – спрашивает Валка.

Мелькиор кивает:

– Слегла одним днем, а уже другим ее не стало, дражайшая леди. Королевы лучше нее у нас не было никогда.

Филадон согласно кивает, но в тяжелом взгляде сквозит раздражение.

Я гадаю, какое место Филадон занимает при дворе: он походя унижает Мелькиора, а лорд вместо ответных выпадов лишь болтает дальше, тщательно сдерживая гнев. Верховный командующий, Мелькиор точно должен стоять выше всех остальных придворных чинов.

Кто же тогда Филадон и почему именно он выбран встречать нас?

Некоторое время спустя, пока солдаты накрывают походный стол в сторонке от тракта, Филадон поворачивается ко мне:

– Леди Валка, вы молчали всю дорогу. Может быть, вам нездоровится?

– Нет, все в порядке, – заверяю я, усмехаясь про себя. Я могла бы и побеседовать, обратись ко мне кто-нибудь. Зато часы молчания ушли на раздумья и планы. Но, раз уж он соизволил заговорить со мной теперь, я не собираюсь упускать такую возможность.

– Только, пожалуйста, милорды, прошу вас не звать меня леди Валкой. Мне слишком непривычно. Мою матушку тоже зовут Валка, поэтому дома меня называли леди Торнией.

– Разумеется, миледи, – соглашается Филадон с легким поклоном.

Мелькиор повторяет его движение с выражением вежливой скуки.

Валка бледнеет от злости и бросает на меня яростный взгляд.

– Благодарю вас, милорды. – Я улыбаюсь ей. Новой жизни – новое имя. Пусть она стала принцессой, зато я могу избавиться от ее личины, а она обречена всю жизнь провести под моей.

До конца стоянки я снова молчу, улыбаюсь, киваю в ответ на редкие обращения и наслаждаюсь простым, но сытным обедом из хлеба, сыра, фруктов и холодного мяса.

Вскоре после еды мы возвращаемся в карету и движемся дальше. Каменистый перевал уступает место редким лесочкам, а вскоре взгляду открывается все больше и больше склонов с пышными травами и поздними полевыми цветами, которые подолгу тянутся между совсем уже редкими елочками и дубами. Через день-другой мы наверняка спустимся к равнинам.

Мы прибываем на ночлег в небольшой придорожный трактир аккурат под вечер, когда солнце уже в полушаге от горизонта. Умывшись в своей комнатке, я пробираюсь к загонам, в которых привязаны все наши лошади, и выискиваю белого жеребца. Конюхи ушли в дом ужинать, оставив лошадей, но могут приглядывать за ними через двери кухни. В глубине загона виднеется белый. Смотрит на меня, подняв голову, живыми внимательными глазами. Сердце болит за него.

– Не представляю, как тебя освободить, – бормочу я, опираясь о деревянную балку. Ночью оставят дежурить кого-то из солдат, и даже сейчас мимо дверей то и дело снует прислуга с кухни – слишком часто, чтобы я решилась выпустить жеребца. – Валка из тех, кто сдаст тебя живодеру, как только поймет, что не может объездить. Жаль, что ты не смог убежать на волю в тот раз.

– Я предпочел остаться, принцесса, – отвечает он глубоким мягким голосом.

У меня глупо открывается рот. Что?

– Ты сейчас… ты говоришь?

Мое изумление как будто бы забавляет коня.

– Да, – подтверждает он.

Я вижу, как шевелятся его губы, хотя и не совсем в лад со звуками, стоящими у меня в ушах. Но он говорит, говорит вслух, произносит звуки, невозможные для лошади.

– Но как?

– Полагаю, это должно быть очевидно.

Я прижимаю руку ко лбу, словно так можно унять круговерть мыслей. Но все по-прежнему кажется невероятным, если только не…