Колючий мед - [102]

Я нервно сглатываю.

– Значит, вы просто забыли Веронику? – Мой голос звучит агрессивнее, чем предполагалось.

– Нет, с чего мне было ее забывать? – Он удивленно смотрит на меня. – Это две совершенно разные истории. И одна к другой не имеет никакого отношения. Кстати, Вероника вообще не давала о себе знать, поэтому я решил, что все кончено. Подумал, что вполне могу сделать ставку на то, чтобы стать хорошим отцом. Не таким, как большинство парней моего поколения, которые ставили работу на первое место, взваливая всю заботу о детях на девушку.

Неожиданно замечаю: я настолько крепко сжимаю руль, что костяшки пальцев побелели от напряжения.

– И как, получилось?

– Мы прожили вместе несколько лет. В это время я основал багетную мастерскую, и дочь проводила там со мной много времени. Я, можно сказать, был в отпуске по уходу за ребенком. Элин начала рисовать эскизы рам уже в три года – очень смелое творчество – и с тех пор продолжает, поэтому что-то я все-таки сделал правильно. У нас с дочерью всегда были близкие отношения. Думаю, они уходят корнями в раннее детство.

Я почувствовала спазм в горле.

– У вас есть дети?

Я киваю в ответ.

– Значит, вы знаете, о чем я. Это время никогда не вернуть, нужно ловить момент. Многие отцы не ценят общение с детьми, даже в нынешние времена. У меня еще есть мальчишка от второго брака, Маркус, компьютерщик. Я и половины не понимаю из того, чем он занимается, но он научил меня делать покупки через интернет. Еду доставляют до самой двери, это – фантастика.

Убрав солнцезащитную шторку, Бу недовольно смотрится в боковое зеркало.

– Как я выгляжу? Черт ее побери, эту старость!

– У вас стильный вид, – отвечаю я. – Ведь не жалеете, что приехали?

– Нет, только нервничаю. Но я уже приехал, так что отступать некуда?

– Конечно, и потом, ведь встреча может оказаться приятной.

Появляется указатель на Энгхольмскую больницу, и я сворачиваю. На парковке почти пустынно. Заехав на свободное место, ставлю машину на ручной тормоз и глушу двигатель. Мы сидим в машине, под капотом затихает мотор. Я выхожу, высматривая ближайший парковочный автомат, но Бу остается сидеть на месте – похоже, он даже не заметил, что мы приехали.

– Все нормально? – спрашиваю я, осторожно дотрагиваясь до его плеча.

Бу медленно кивает.

– Судьба редко дарует нам любовь, и нам мало кого суждено полюбить в этой жизни. Я стараюсь объяснить своим детям, что даже подростковая влюбленность что-нибудь да значит. Может, в молодости как раз любовь для нас важнее, потому что мы еще не нарастили всякую защиту? В конце концов, мы успеваем полюбить лишь немногих.

Бу поворачивается ко мне. Он кажется таким хрупким. Зрачок окружает светло-голубая, как горизонт, полоска.

– Сейчас я ощущаю себя подростком, – добавляет он.

– Это не возбраняется, – говорю я, отрывая дверь.

Надеюсь, он не замечает слез в моих глазах.

* * *

В больничных коридорах тихо. Только где-то в отдалении слышен кашель и еще нервное прерывистое дыхание Бу за моей спиной. Из чулана, где хранится инвентарь для уборки, потягивает дезинфицирующими средствами.

– Ее палата вон там, – объясняю я, показывая на распахнутую дверь, ведущую к Веронике.

Остановившись, Бу дотрагивается до моего плеча:

– Я забыл про цветы – хотел купить поблизости, может, вернемся?

– Нет, не будем тянуть, – говорю я, проходя вперед.

Желтый свет проникает сквозь закрытые занавески. На столе красиво разложены журналы с кроссвордами. Подаренные мною цветы стоят в вазе, но кровать Вероники пуста и застелена – правильно, будто в гостинице – темно-бежевым больничным покрывалом. Я стою как вкопанная, уставившись на постель.

– Где она? – взгляд Бу блуждает по палате. Постель по другую сторону шторы, где лежал храпящий мужчина, тоже пуста.

– Понятия не имею, – отвечаю я. – Подождите, я схожу найду кого-нибудь из персонала.

Выйдя обратно в коридор, я наконец нахожу медбрата в маленькой комнатке, обозначенной вывеской «Процедурный кабинет». Волосы молодого человека заплетены в дредлоки, аккуратно заправленные под белую медицинскую шапочку.

– Здравствуйте, вы не знаете, где находится Вероника Мёрк из двенадцатой палаты? В палате ее нет, – обращаюсь я к медбрату.

Его лицо расплывается в улыбке.

– Вероника! Знаю-знаю, я только что делал ей прическу. – Парень смеется. – Ее сегодня попозже навестит ее старый ухажер, так что ей очень хотелось завиться, но у нас тут нет плойки, поэтому я заплел ей косички.

– Ухажер со мной, – говорю я. – Но мы не можем ее найти.

Медбрат бросает взгляд на часы на стене:

– Полчаса назад началась арт-терапия. Она собиралась туда, проверьте в столовой. – Поднявшись, он с любопытством выглядывает в коридор. – А где кавалер?

– Ожидает в ее палате, – отвечаю я.

– Ему нужно быть поосторожнее, она очень хороша собой. – Медбрат присвистывает, многозначительно подняв брови.

Возвращаюсь в палату, чтобы забрать с собой Бу.

– У них арт-терапия, она рисует, – объясняю я.

– Это она умеет. – Он проводит рукой по волосам. На светло-голубой рубахе под мышками проступили пятна пота. Он похож на нервничающего школьника.

* * *

В зале царит сосредоточенная тишина. Вдоль двух длинных, стоящих друг напротив друга столов сидит горстка людей, рисующих на больших листах бумаги. На столах расставлены стаканы с водой, разложены акриловые и акварельные краски, бусины и ленты разных цветов. В глубине зала, у окна сидит Вероника. Волнистые волосы светлым нимбом обрамляют ее лицо. На ней – желтое платье с узким лифом и обтянутыми тканью пуговицами. Спина прямая, плечи – узкие, как у молоденькой девочки. Вырез платья обнажает красивую линию шеи. Глубоко погрузившись в свое занятие, она все еще не заметила нас.